Мщение или любовь - Шэрон Кендрик Страница 36

— Да. — Роми почти машинально застегнула еще одну пуговицу на рубашке, не замечая, что глаза Доминика неотступно следят за ее движениями. — Потом я встретила тебя. В лифте. Ну, а дальше… дальше ты сам все знаешь.

Она стала яростно тереть глаза тыльной стороной сжатой в кулак руки, и Доминику пришлось подавить в себе желание пересечь комнату и снова заключить ее в объятия.

— Да, — сказал он суровым тоном. — Я знаю, что было дальше. Это воспоминание с тех пор преследует меня повсюду, Роми.

— И меня тоже! — зло откликнулась она. — Или ты и впрямь думаешь, что я вела себя таким образом с каждым симпатичным встречным мужчиной? Ну? Ты думаешь так или нет?

— Нет, — не медля ни секунды, ответил он. — Я так не думаю. Она торопливо смахнула со щеки слезу. — Когда я в тот день вернулась к себе в номер, я не знала, что мне делать. Может быть, я бы даже поговорила с матерью, да только она валялась на кровати мертвецки пьяная. А потом пришел Марк, и я…

Она подняла голову, и Доминик, прочитавший правду в ее темных глазах, отшатнулся, будто она его ударила.

— Ты рассказала ему? — недоверчиво спросил он. — Ты рассказала Марку?

— Конечно, я рассказала ему.

— Что конкретно ты ему рассказала? — Его глаза угрожающе сверкнули.

Роми сглотнула.

— Я сказала ему, что мы позволили себе… интимные ласки. Что при других обстоятельствах мы, вероятно, занялись бы любовью. В конкретные подробности я вдаваться не стала.

— Слава Богу! — негромко произнес Доминик. — Я дала ему возможность отменить свадьбу, но он и слышать об этом не захотел. Он во всем винил себя, говорил, что сам поставил меня в такое положение, потому что… — она с трудом перевела дыхание, — потому что не занялся со мной любовью. Он сказал мне, что ты относишься к тому типу мужчин, у которых всегда сотни любовниц, и что даже если я отменю свадьбу, то буду тебе нужна не дольше, чем на одну ночь.

— Вот как? — спросил Доминик тихим, бесстрастным голосом.

Она сложила вместе побелевшие в костяшках кулаки.

— Он просил и умолял меня остаться с ним и выйти за него замуж.

— И ты согласилась? — спросил он, словно не веря услышанному. — Ты согласилась?

Ее глаза были странно пусты.

— Да, я согласилась, — печально сказала она. — Но я была очень молода, Доминик. Мне было страшно, я чувствовала себя виноватой и запутавшейся. И я хотела вырваться из той обстановки, которая меня окружала. Марк это знал, он играл на моих слабостях, а я, надо признаться, позволяла ему… Да и оптимизма у меня было хоть отбавляй. Я убедила себя, что в нашу брачную ночь моей любви и привязанности к Марку будет достаточно, чтобы стереть всякую память о тебе.

— Но этого не произошло?

Роми покачала головой.

— Нет, не произошло. Мы не занимались любовью ни в брачную, ни в какую-либо другую ночь.

— Марк не захотел?

— Марк не мог, — сказала она бесцветным голосом. — Марк страдал импотенцией.

Доминик шумно вздохнул. Боже правый, с горечью сказал он про себя.

— И когда ты это обнаружила, Роми?

Она сглотнула.

— Фактически в нашу брачную ночь. Он тогда мне и сказал об этом.

Глаза Доминика сузились от едва сдерживаемого гнева.

— Он заранее был готов сделать с тобой такое? Вступать в брак без брачных отношений?

Роми уставилась на него округлившимися глазами. Ей раньше ничего подобного и в голову не приходило…

— Марк сказал мне, что секс никогда не вызывал у него интереса, но он боялся проконсультироваться по этому поводу у врача. А когда все-таки сделал это, вскоре после нашей свадьбы, то выяснилось, что у нас осталось очень мало времени.

— И, конечно, ты не могла в тот момент бросить его, верно? — высказал он свою догадку.

— Разумеется, не могла, — сказала Роми. — И он этого не хотел.

— Эмоциональный шантаж, — медленно произнес Доминик.

— Ну, все было гораздо сложнее, чем ты сформулировал, Доминик. Я некоторым образом ощущала, что это самое малое, что я могла сделать после того, как предала его, да еще с его лучшим другом. На мне лежала по крайней мере часть вины за то, что вашей дружбе пришел конец. И все было не так уж плохо, как сейчас кажется. Марк мне нравился. Всегда нравился. Нет, жизнь с ним не была какой-то ужасной тюрьмой. Я радовалась, что могла ему помочь. И потом, — грустно закончила она, — мне просто больше некуда было идти.

Они долго молчали. Наконец Доминик как-то странно, тоном приговора, сказал:

— Понятно.

И Роми решила, что уйдет, не теряя лица. Прежде чем он ее вышвырнет. Она неловко поднялась, намереваясь скорее пойти наверх и переодеться. Надетая на ней белая рубашка хранила его запах и вызывала у Роми невыносимо ясные воспоминания о том, как потрясающе прекрасно он занимался с ней любовью.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала она.

Он нахмурился.

— Куда?

— Домой. Куда угодно… Во всяком случае, подальше отсюда.

Он принял настороженную позу человека, решающего, как ему лучше всего справиться с молодой, необъезженной лошадью. Она направилась к двери, чувствуя, что определенно выглядит смешно в рубашке до середины бедер и туфлях на высоких каблуках.

— Если ты сейчас выйдешь отсюда, Роми Солзбери, то знай, что навсегда выйдешь и из моей жизни, — послышалось у нее за спиной.

Роми резко обернулась, ища у него на лице какого-то знака.

— А какая у меня может быть альтернатива?

— Альтернатива состоит в том, что ты остаешься.

Но что он ей предлагает? Чудесное любовное приключение? Будет ли ей этого достаточно? Готова ли она принять такое предложение, если хочет гораздо, гораздо большего?

— Но остаться ты сможешь лишь при одном условии, — продолжал он все тем же невозмутимым, почти бесстрастным тоном.

А вот и расплата. Интересно, подумала Роми, как он это сформулирует. Будет настаивать на том, чтобы обговорить основные правила с самого начала? Будет добиваться, чтобы она от него ничего не требовала? Чтобы просто всегда была у него под рукой? Роми внутренне ощетинилась. Вот пусть и оставит при себе все эти условия! Она наклеила на лицо сладенькую улыбочку.

— И что же это за условие?

— Чтобы в один прекрасный день ты попыталась найти в своем сердце силы полюбить меня почти так же сильно, как люблю тебя я, — мягко сказал он.

Долгие секунды они оба молчали.

— О, Доминик! — вскрикнула она и залилась слезами. — Да я же люблю тебя — с самого начала! Со дня нашей встречи я только о тебе одном и думала! А ты ничегошеньки не понимал — глупый, бестолковый ты человек! — говорила она сквозь рыдания.