Трудности белых ворон - Вера Колочкова Страница 36

— Где ты ходишь так долго? – недовольно спросила ее Шурочка, распахнув дверь. Она уже успела и принять ванну, и переодеться в легкий домашний халатик, открывающий чуть оплывшие коленочки, и нанести толстым слоем стягивающую маску–пленку, отчего ее лицо казалось совсем кукольным, блестящим и будто неживым. Люсе вдруг вспомнились детские ее страхи, когда казалось, что мама снимает с лица не остатки пленки, а срывает живые кусочки кожи…

— Люсь, а чего он приехал–то? – шепотом спросила Шурочка, смешно двигая губами. – И почему это ты его в свою постель сразу уложила? Мог бы и в гостиной пока лечь… А он надолго приехал?

— Нет, мам, ненадолго. Он утром уже уйдет, ты не волнуйся, – успокоила ее Люся.

— Да, лучше, чтоб он ушел, конечно. Люсь, скажи, а что мне завтра на работу надеть? – как всегда быстро и неожиданно переключилась на свою персону Шурочка. – Ты знаешь, мне кажется, что мой новый шеф положил на меня глаз. Он так пристально иногда смотрит! Я вся смущаюсь даже… Может, мне его на ужин пригласить? А? Как думаешь? Я ведь теперь женщина свободная, мне надо свою личную жизнь устраивать…

— Мам, а ты уверена, что он именно в этом смысле на тебя смотрит? – осторожно спросила Люся. – Сколько ему лет–то?

— Да какая разница, сколько ему лет! – занервничала Шурочка, держась обеими руками за скользкие от застывшей маски щеки. – Наверное, тридцать с небольшим… Но я ведь тоже на свой возраст не выгляжу, правда?

«Правда, правда…» — рассеянно размышляла Люся, идя в свою комнату. — « Только на фига ты ему сдалась, молодому — красивому, да еще и в начальники выбившемуся…»

Осторожно открыв дверь, она на цыпочках проскользнула в свою комнату. Глеб не спал. Улыбаясь задумчиво, медленно перелистывал страницы Гончаровского «Обрыва», оставленного ею впопыхах на полу у дивана.

— Тебя что, на классику потянуло? — спросил он, захлопнув книгу.

— Меня всегда на нее тянуло, Глеб. Просто ты этого не знал. Ты разве спрашивал меня когда–нибудь, что я читаю?

— Нет, Люсь, не спрашивал. А зачем? Не царское это было дело… Я ведь, знаешь, в принципе всегда презирал уткнувшихся в книжку людей. Они мне все неудачниками казались, сплошными лузерами. А что? Раз на хорошие развлечения денег не хватает, что остается делать? Только книжки и читать!

Люся только усмехнулась грустно и ничего ему не ответила. Просто вспомнила почему–то Илью с его забавным делением литературы на вертикальную и горизонтальную, и снова чуть не заплакала. Взяв книжку из рук Глеба, она торопливо отвернулась, сунула ее на стеллаж. А через минуту к нему обернувшись, сказала тихо:

— Ничего, Глебка, еще не вечер. Погоди, и ты книжки читать научишься. Это, знаешь ли, очень увлекательное занятие…

Глеб рассмеялся было и затих тут же. Сел на постели, поднял на Люсю больные совсем глаза:

— Знаешь, слушаю тебя и боюсь. И еще — злюсь! Просто идиотом полным себя чувствую. Как будто каждое твое слово по башке молотом стучит: дурак, дурак, дурак… Ты все делал не так, не так, не так… А идиотом я быть не привык, я лучше всех быть привык. Я вот сейчас проснулся, и вот о чем подумал… Может, мне вообще не стоит так суетиться? Наверное, надо просто умереть достойно, и не забивать себе голову? И по врачам не бегать с выпученными от страха глазами – все ведь и так ясно…

— Нет, Глебка, нет! Обязательно даже стоит! Я ж с отцом–медиком выросла, и слышала много раз, что всякое бывает. Человеку не оставляют шансов на жизнь , совсем умирать уже отправляют, а он живет, и долго живет, до самой старости… А у другого вроде бы все в порядке – и медицина свое дело сделала, и результат положительный, а не получается у него жить… Потому что хотеть перестал, понимаешь? Потому что думать перестал! Нет, мы с тобой обязательно будем бороться! Ты мне очень, очень нужен. Я очень люблю тебя, Глебка! И даже больше, чем раньше…

— Да? — с надеждой посмотрел он ей в глаза. – Правда? Ты правда хочешь помочь мне? И не бросишь меня, Люсь?

— Ну что ты, Глебка. Конечно же, не брошу…

18

— Господи, сыночек, что это с тобой?

Татьяна Львовна стояла в прихожей, испуганно разглядывала сына, положив ладонь на грудь.

— Что, мам?

— Почему на тебе лица нет? Где лицо? Опять в какую–нибудь свою историю вляпался? Я с тобой с ума сойду скоро…

Лица у Ильи и правда не было. Была вместо него лишь бледная маска с черными разводами вокруг глаз, с горестно опустившимися вниз уголками губ, с прилипшими ко лбу вялыми прядями белых волос. И лишь во взгляде сквозила ей уже знакомая отчаянная и чистая пронзительность – та самая пронзительность, в которую она так опрометчиво и сходу влюбилась двадцать лет назад… Татьяна Львовна даже тряхнула головой решительно, пытаясь отогнать это наваждение…

— Все в порядке, мама. Ничего такого со мной не случилось. Правда…

— Ой, а я ведь, кажется, знаю… Ну да, конечно! Андрею же твоя Люся утром звонила, к ней ее бывший парень из Уфы приехал, да? И она тебя тут же и прогнала…

— Не надо, мам.

— Эх, бабы, бабы…Жалостливые все – жуть! Их бросают, в грязь втаптывают, а потом пальцем поманят — они уже и тут как тут. А как же иначе. Любимый болен, и надо обязательно себя в жертву принести… Вот объясни мне, почему мужики совсем другие? Ну, если только тебя в расчет не брать, конечно. Ты у нас – особый случай… Почему они–то очертя голову на помощь не бросаются да себя, драгоценного, в жертву не приносят?

— Мам, я не понимаю, о чем ты…

— Да о том! Если бы этот парень не заболел так ужасно, никогда бы про твою Люсю и не вспомнил! А она и рада стараться – сразу отцу звонит, тебе вон больно–пребольно делает… Как будто и Андрею моему больше делать нечего! Это ведь не так все просто — пойти и обо всем договориться. Теперь же за любой чих рассчитываться приходится! Он попросит – потом у него попросят. И еще неизвестно, что. И вообще, у него и своих проблем хватает…

— Так что, Глеб и правда болен? Так я и знал… Да, я же видел… А что у него, мам?

— Рак у него. Предполагаю, что уже запущено все. Иначе его так просто из уфимской больницы бы не выпнули… Чего ты на меня так уставился? Побледнел весь… Сынок, я тебя умоляю! Не бери на себя это! Пусть они сами там как–нибудь разбираются, а? Вот не было печали на мою голову…

— А что Андрей Василич сказал?

— Ну, завтра утром она его к нам в стационар притащит, будем смотреть, что ж…Ты знаешь, сынок, мне вообще эта ваша Люся не нравится! И привязанность твоя эта к ней тоже не нравится. Что, у нас в городе с приличными девушками напряженка? Да вон в твоем институте какие красотки–умняшки учатся! А ты запал вдруг весь на эту Люсю–странно даже…Чего в ней такого–то? Неужели влюбиться успел?

— Успел, мама.

— Ну что ж, тогда горе мне. Плохо это, сынок.

— Да почему?

— Да потому. Тебя жалко…