Мансарда для влюбленных - Алина Кускова Страница 36

– Голова? – переспросил мачо и схватился за обе шишки. – Голова в порядке. А что?

Ольга поняла, что находится на грани провала. Его колючие черные глаза уставились немигающе прямо ей в переносицу. Она где-то читала, что если захочешь досадить человеку и дать ему неприятные ощущения, то следует при разговоре с ним смотреть в переносицу. Он и смотрел. Ощущения были просто мерзопакостными. Продолжать их более Ольга не смогла.

– Ничего! – бросила она итальянскому мачо и понеслась прочь.

– Мадонна! – прокричал итальянец, закатил глаза к небу, после чего подхватил босоножки и бросился следом за Ольгой.

– Паразитка, – прошипела с другой стороны дома Пелагея, глядя на парочку, – художника ей мало!

Они пробежали мимо Пелагеи, мимо активно начавших креститься старушек и выбежали на центральную улицу. Оля старалась путать следы, как это делают зайцы. Когда-то бабушка читала ей детские книжки про этих быстроногих зверюшек, которым постоянно приходится от всех убегать и путать следы. Она кинулась сначала к одному краю улицы, потом к другому. Итальянец опешил и остановился. Ольга оглянулась и, не выдержав, показала ему язык. Кто ее за язык тянул?!

– Мадонна? – не понял тот и побежал опять.

Ха! У Ольги в институте была такая физическая подготовка, которая итальянцам и не снилась! Единственная проблема была в том, что деревенская улица грозила закончиться обитаемыми домами. Бежать на опушку к Земляникину?! А если он со своим стадом отправился философствовать в другое место?! Ни одного свидетеля, этот мафиозник сделает с ней все, что захочет!

Оля скинула блузку и на бегу освободилась от сковывающей движения юбки, благо вся одежда расстегивалась впереди и не составило никаких хлопот от нее избавиться. Бежать стало легче и удобнее. Но фактически некуда. В сарай к Феликсу Ивановичу! Но чем отобьется от назойливого бандита пожилой мастер? Монтировкой, которую положила в «девятку» Анжела. Но где та монтировка и где Анжела?!

Немного переводя дух, Оля остановилась перед домом Баланчина. Она с ним поругалась, дура! Надо же такому случиться перед ее смертью, которая бежит следом и называет ее «Мадонной». Да перед смертью все друг друга прощают, пусть же и Баланчин не помнит ее зла.

Калитка оказалась не запертой, Оля влетела до двор и закрыла ее на все запоры.

Итальянец, не заметив этого ловкого входа, пробежал мимо коттеджа. Оля не стала дожидаться, когда тот начнет возвращаться, и побежала в сад. Там она прекрасно ориентировалась и знала, что если спрятаться под навесом качелей, то ее никто не заметит, в том числе и сам Баланчин. Наверняка сейчас он развлекается со своей Музой, и до Ольги ему нет никакого дела. Жаль-то как! А вдруг итальянец передумает и начнет рваться сюда?! Ее затрясло от ужаса.

– Дмитрий Аркадьевич! – закричала она, увидев идущего по саду Баланчина. – Спасите меня! Убивают!

– Ага, – искренне обрадовался тот, – еще кого-то довела?! – И сварливо добавил: – Я так и знал!

– Не держите на меня зла! – пылко произнесла Оля, повиснув у того на шее. – Держите меня…

Дмитрий Аркадьевич опешил от неожиданности. Но, ощутив на себе податливое полуголое тело девушки, из-за которой в последнее время был на грани тихого, а порою и буйного помешательства, натянулся как струна, готовая пронзить любого, кто ее обидит. Он крепко обнял Олю и уткнулся в ее пахнущие легким свежим ветром волосы. Больше всего на свете сейчас ему захотелось, чтобы их оставили вдвоем…

Муза поднялась в мансарду, решив, пока Баланчина нет в доме, проинспектировать его рабочий кабинет. Просторная комната под крышей скрывала все секреты художника, в которых Муза стремилась разобраться. Разбираться было в чем, Дмитрий вел себя возмутительно. Во-первых, он признался ей, что привык к свободе и не собирается ее менять на тесные, а подразумевалось – физические, отношения с Музой. Во-вторых, он не показал ей ни одной работы. Чем же он занимался в этой деревне?!

Если разрыв физических отношений можно было как-то пережить, то деловые должны были оставаться на прежнем уровне. Уступать талантливого и признанного художника пронырливым дельцам Муза не собиралась. Она его вырастила, выпестовала, вытолкнула на большак. Без нее Баланчин не сделал бы и шагу! Да, он талантлив в творчестве, ей же нет равных в ведении его дел. Так и должно остаться, что бы он к ней ни чувствовал.

Кстати, чувства – понятие проходящее. Перебесится, соскучится, вернется. По всей видимости, какая-то распрекрасная пастушка затуманила творческой натуре мозги. А были ли у него мозги, когда он отвергал свою музу? Она усмехнулась и подошла к накрытому белой простыней мольберту. Решительно сдернув простыню, Муза замерла от ужаса. Ее лицо исказила гримаса брезгливости и гадливости.

У Баланчина появилась новая муза!

Она смотрела со своего недописанного портрета величественно и одновременно нежно. Да, следует отдать художнику должное, он умеет передавать непередаваемое! Но эта девка?! Почему именно она?! За все время знакомства с Музой Баланчин не написал ни одного ее портрета, мотивируя это тем, что он пейзажист.

И Муза верила ему. До сегодняшнего дня. Так вот почему он разорвал их длительные отношения.

Первым желанием было сорвать холст и изрезать его на мелкие кусочки. Но Муза сдержалась. Она не покажет Баланчину ни капли ревности, иначе он попытается разорвать с ней и деловые отношения. А они для нее гораздо ценнее, чем постельные. В прямом и переносном смысле. Молодого любовника нужно подбадривать подарками, причем дорогими.

Она отдала Баланчину лучшие годы своей жизни. И что получила взамен?! Черную неблагодарность. Впрочем, он всегда к ней относился снисходительно. Снисходил до любви, до ласк, позволял ей все, что не ограничивало его дурацкую свободу. Но чем эта девчонка лучше нее?!

Муза дрожащими от волнения пальцами достала из кармана кимоно сигарету и подошла к окну. Открыла форточку, впустив струю летнего воздуха, прикурила, затянувшись, и прикрыла глаза. Нужно успокоиться, нельзя показывать то, что она увидела. Пусть Баланчин ничего не знает, зато Муза будет в курсе всех событий. Как хорошо она сделала, поднявшись без него в мансарду! Вряд ли Муза смогла бы удержать себя в руках, если бы Дмитрий сам признался ей, что любит другую женщину.

А так она в одиночестве успокоит свою гордость, подышит воздухом… Муза потянулась к окну для того, чтобы раскрыть его больше, и замерла. Внизу стоял Баланчин. Она затушила сигарету о подоконник и протерла глаза. Он стоял не один. Девица с портрета висела у него на шее в совершенно неприличном виде и нежно щебетала ему на ухо. Тот наклонился к ней и внимательно выслушал, после чего обнял деревенскую профурсетку и прижал к груди!

Муза отпрянула от окна, не хватает только того, чтобы Дмитрий заметил, как она подглядывает! Но рассмотреть затянувшуюся сцену встречи захотелось до чертиков, которые от яркого солнца запрыгали у Музы в глазах. Она прикрылась занавеской и выглянула снова.