Седьмое небо - Элис Хоффман Страница 35

Но хоть все в округе и избегали Роберта Дерджина, похоже, обрушившееся на него бедствие было заразным. Эллен Хеннесси заметила, что косы ее собственной дочери все время норовят растрепаться, несмотря на резинки, которыми она их стягивала, и Сюзанна, которая всегда походила на ангелочка, теперь вопреки всем ее усилиям выглядела как замарашка. А сын, Стиви, совершенно отбился от рук и огрызался в ответ, как ей в его возрасте и в голову прийти не могло. Да и сама она постоянно забывала разморозить к ужину отбивные или филе, так что им вечер за вечером приходилось питаться рыбными палочками с тушеной фасолью, и, хотя Джо ни слова ей не сказал, дети уже начали выражать недовольство.

У Эллен до сих пор лежала пароварка, которую она одалживала у Донны, возможно, именно поэтому у нее все валилось из рук. К тому же временами возникало ощущение, будто ей не хватает воздуха, и даже испытанный способ — подышать в бумажный пакет — не помогал. Когда они с Джо оставались наедине, ее начинало колотить, и как-то раз Джо даже спросил, нет ли у нее другого мужчины. Она тогда рассмеялась в ответ и сказала: «Да кому я нужна?» Джо не стал дальше развивать эту тему, в отличие от мужа ее сестры Дженни, который дошел до того, что заставил жену снять со стены фотографию Джона Кеннеди — слишком уж он-де смазлив. Эллен Хеннесси не нужен был другой мужчина, и хотя при виде Кеннеди сердце у нее тоже екало, подлинным ее кумиром являлась Жаклин, его жена. Эллен выискивала в газетах ее фотографии, жадно читала о том, каких дизайнеров Джеки предпочитает, какие книги любит, — короче, использовала любую возможность понять, каким образом этой женщине удается быть столь безупречной и столь перспективной. У Жаклин Кеннеди было блестящее будущее, Эллен чувствовала это и волей-неволей задумывалась о собственном будущем. Отправив Стиви в школу и уложив Сюзанну на дневной сон, Эллен вставала у задней двери и смотрела на дом Донны Дерджин, и в душе у нее пробуждались какие-то непрошеные неясные чувства. Ее одолевало желание, оно накрывало ее с головой, и ее охватывала злость, злость за все эти годы, когда ей ничего не хотелось и с каждым днем она становилась все холодней и холодней, пока окончательно не превратилась в ледышку, так что Джо не мог прикоснуться к ней, не мог даже находиться с женой в одной комнате.

Хеннесси хотелось плакать и биться головой о стену, но вместо этого он каждый день выпивал по десять чашек черного кофе и полбутылки пептобисмола. Он все еще занимался делом Дерджин, и мысли о Донне отвлекали его от жалости к себе. Джо единственный из всех соседей продолжал ходить к Роберту и даже выдумывал разные поводы для визитов, все надеясь обнаружить какую-нибудь зацепку. Он перетряхивал шкаф Донны и листал ее кулинарные книги в поисках какого-нибудь тайного знака. Он дважды в неделю звонил ее родным в Квинс, чтобы удостовериться, что никто не получал от нее вестей. Роберт не слишком охотно говорил о ее исчезновении, даже когда Хеннесси пытался на него надавить. Разве что припомнил название ресторана, который Донна любила больше других, когда они встречались и жили неподалеку от бульвара Квинс. Однако, наведавшись в те края, Хеннесси обнаружил, что ресторан снесли, а на его месте строят дом.

И даже когда ему не нужны были никакие зацепки, Джо упорно продолжал ходить к Дерджинам. По выходным он выполнял поручения Роберта, заезжал то в аптеку за лекарством для кого-нибудь из ребятишек, то в китайский ресторан за едой, а потом, когда дети засыпали, оставался посмотреть по телевизору соревнования по борьбе. Не то чтобы Роберт стал ему другом — они почти не разговаривали и могли часами сидеть перед телевизором молча, если не считать комментариев по поводу бестолкового судейства. Дело было скорее в ощущении, что непонятно почему их обоих бросили жены, хотя Эллен находилась от него через дорогу и вовсе не думала никуда уезжать. Но не в этом заключалось главное. В доме Дерджинов Хеннесси почти удавалось заглушить желание, которое с каждым днем снедало его все сильней. Он пошел бы почти на что угодно, лишь бы не возвращаться домой. Когда идти к Роберту было слишком поздно, а на работе делать нечего, Хеннесси, как на каторгу, отправлялся домой, но после ужина из рыбных палочек и двенадцати часов на черном кофе желание настолько переполняло его и сводило с ума, что он отдал бы все на свете: дом, семью, работу — за одну ночь с Норой Силк.

Он перестал лгать самому себе и признал: она действительно ему нужна. Не успев опомниться, Джо открыл сберегательный счет во Флорал-Парке, в банке, в котором никогда прежде не бывал. Каждую неделю он пополнял счет, а сберегательную книжку хранил в тайничке в гараже — зачем, он и сам едва ли мог объяснить. Он начал просматривать объявления в газете о сдаче недвижимости внаем в поисках садового домика где-нибудь на другом конце Лонг-Айленда или в Олбани. Он обратился в общество взаимопомощи полицейских с просьбой узнать, нельзя ли перевести его на север штата, и хватался за любой повод задержаться в суде в Минеоле, и вскоре всем стало известно, что Хеннесси интересуется бракоразводными процессами. Постепенно он перезнакомился со всеми адвокатами, и у каждого из них в загашнике имелась душераздирающая история о разводе, которую он не прочь был рассказать за обедом в забегаловке по соседству со зданием суда. Например, о женщине, которая спалила свой дом в Левиттауне, лишь бы не делить деньги от продажи с мужем, о мужчине, который отстрелил себе пальцы на ногах, чтобы не работать и не содержать свою бывшую жену, о спортивном журналисте, который привез фотографию своей экс-супруги в дюны на Джонс-Бич и принялся расстреливать ее, но промазал и случайно ранил старою отшельника, который жил в хижине из тростника на берегу, а тот подал на обидчика в суд и получил четверть миллиона компенсации.

Хеннесси жадно глотал все эти рассказы и не мог насытиться, чем грязнее была история, тем внимательней он слушал. Он узнал о мошенниках, которые скрывались во Флориде, чтобы не платить алименты, о женах, которые за двадцать долларов в день нанимали частных детективов, чтобы получить неоспоримые доказательства неверности своих мужей. Каждая такая история давала ему надежду и распаляла его страсть. Каждая такая история была свидетельством того, что это не просто возможно, но с кем-то уже случалось. В его семье, в его мире такой возможности просто-напросто не существовало, люди женились раз и навсегда. Если не считать суда, где люди разводились направо и налево, разбивая семьи и отстреливая себе пальцы на ногах, хотя ни у одного из них не было и вполовину столь веской причины, как у Хеннесси. Потому что Хеннесси был влюблен. От одного взгляда на нее у него мутился рассудок. Он даже не выходил расчищать двор после сильного снегопада, если Нора успевала появиться на улице первой: боялся, что схватит ее и унесет к себе в машину. Ему было все равно, захочет она взять с собой детей или нет, — если захочет, они уедут все вместе. И ровным счетом плевать, если в управлении его не смогут перевести в другое место и он потеряет право на пенсию, его не волновало, кто доделает полки для прачечной или даже что подумают его дети.

Каждый раз, когда он вспоминал о ней, у него возникало то самое покалывание в загривке, и это сводило с ума. Теперь он каждую свободную минуту следил за домом Норы. Он отыскал в подвале свой старый бинокль, привел его в порядок и заперся в ванной. На ночь она приспускала шторы в гостиной, но не до конца. Он смотрел, как на рассвете в ее окнах зажигается свет, смотрел, как она перед зеркалом в ванной красит ресницы и взбивает волосы. Дважды у него на глазах она подхватывала малыша на руки и принималась кружиться по комнате, и от этого зрелища Хеннесси пробивал озноб, так что ему приходилось умываться холодной водой. А она тем временем исчезала.