Время расставания - Тереза Ревэй Страница 35

Будучи ребенком, он никогда не мог усидеть на месте, и эта непоседливость сильно раздражала отца. Леон задыхался в стенах отчего дома. Андре — вот кто был образцом послушания. Семья нуждалась в таких людях, как Андре, людях, почтительно относящихся к традициям, способных выстоять в буре и передать доставшееся им наследство потомкам. Леон частенько подшучивал над старшим братом, но втайне завидовал его невозмутимости, последовательности. Он скрывал под маской бесцеремонности свою страсть к переменам, жажду деятельности; молодой человек отлично знал, что многие считают его безответственным и даже бессовестным. Позже он понял, что безответственность может причинить боль другим людям.

Впервые он это ясно осознал, когда находился на севере Канады. Там его провожатый, иссушенный солнцем и ветром, любитель сигар и Бодлера, научил Фонтеруа основным профессиональным навыкам.

МакБрайд спас ему жизнь, в то время как сам Леон вел себя, как неразумный щенок, совершая всевозможные глупости, которые вполне могли привести к смерти. Именно канадский траппер научил француза терпению, чего не удалось сделать ни одному из его школьных учителей. Именно он сумел привить молодому Фонтеруа такие качества, как умеренность, собранность и скромность. Рядом с МакБрайдом, человеком, скупым на похвалы, Леон понемногу освободился от своих замашек аристократа и от привычек исконного горожанина. Чтобы усвоить урок, ему было достаточно застрявшей в ловушке руки, погасшего по его вине костра, тогда как все спички отсырели, полуобмороженных, белых и нечувствительных пальцев ног лишь из-за того, что он чересчур сильно затянул ремни своих снегоступов. Урок был суров, но, выучив его, Леон изменился раз и навсегда.

Вернувшись в Париж, он нашел столицу излишне тесной. Костюмы, сшитые на заказ, и жеманство девушек раздражали его. В его воображении рождался образ далекой Сибири, непохожей на другие края. Ему захотелось познакомиться с неизведанной страной, и он рвался в Россию, в Сибирь, не столько ради процветания Дома Фонтеруа, сколько для того, чтобы осознать, кто он такой, потому что тот новый человек, что появился в Канаде, не мог развиваться дальше рядом с теми, кто знал его еще ребенком. Когда отец запретил Леону уезжать, он ослушался: зов Севера был слишком силен. Но судьба распорядилась таким образом, что он стал узником собственного тела, калекой, на долгие месяцы прикованным к постели. Его жизнь изменилась самым кардинальным образом.

Часом позже они отправились домой. Силуэты застывших деревьев напоминали фигуры фантастических животных. Где-то рядом треснула заледеневшая ветка, и этот треск прозвучал в ночи ружейным выстрелом. Сергей шел впереди, сжимая в руках карабин и подарок Маруси: праздничную рубаху, которую девочка сама для него вышила. Григорий гордо вручил сыну друга телескоп, который раздобыл в городе.

«Какое будущее ждет моего сына? — внезапно подумал Иван. — Станет ли он охотником, как я? Должен ли я сказать ему, откуда приехал, поведать о том, что существует совершенно иной мир, непохожий на этот, где он мог бы вести иную жизнь? Есть ли у меня право лишать его этой возможности?»

Как будто услышав мысли мужа, Анна Федоровна взяла его за руку. Она была истинной таежной женщиной — упрямой, волевой, уверенной в себе. Женщиной, полной сил. Если бы Фонтеруа вынудил ее последовать за ним в Париж, она бы там просто зачахла. А отнять у нее Сергея Иван Михайлович никогда бы не смог.

Провидение подарило ему жену и сына, друзей, новое «я». Так зачем же грезить о чем-то ином? Все сложилось, как сложилось, и это было правильно.

Шел дождь. Над городом нависла свинцовая туча. Газоны парка Монсо пахли сырой землей. Робко раскрывающиеся почки и первые зеленые листики говорили о начале весны.

Александр сидел на скамейке с облупившейся краской, уронив голову на руки. Он не обращал никакого внимания на гувернанток, толкающих детские коляски. Завидев сидящего мужчину, женщины поспешно удалялись, как будто опасаясь, что его тоска может оказаться заразной.

Внезапно он резко поднялся и решительно двинулся прочь из парка. Вот уже три месяца от Валентины не было никаких вестей. Он должен ее увидеть, должен поговорить с ней, убедиться, что она действительно существует, что все это не было сном, что он страдает не из-за неосуществимой иллюзии.

Александр миновал высокую позолоченную ограду парка и спустился к авеню Мессии. Ему навстречу попадались прохожие, спешащие укрыться от непогоды. Молодой грек остановился перед внушительным, богатым зданием, поднял голову. Мелкий дождь заставлял мужчину постоянно моргать. Каждый этаж украшали балконы из камня или кованого железа. Весь дом сиял огнями. Она была где-то там, в его недрах. Одна. Александр знал, что хозяин уехал.

Он приблизился к воротам, позвонил.

— Вы к кому? — спросила консьержка, маленькая худенькая женщина, которую с трудом можно было различить в коконе из многочисленных шерстяных шалей.

— К месье Фонтеруа.

— Третий этаж, направо.

Александр толкнул стеклянную дверь и поднялся по лестнице. Его шаги заглушал толстый ковер. Сквозь витражные стекла со стилизованными цветами лился сумеречный свет. Оказавшись на третьем этаже, мужчина позвонил в дверь.

— Месье, что вам угодно? — справился дворецкий, открывая незнакомцу.

— Мадам дома?

— Вы по какому вопросу, месье?

— Меня зовут Александр Манокис. Мадам ждет меня, — соврал грек.

— Пожалуйста, входите, месье. Я узнаю, сможет ли мадам вас принять.

В вестибюле Александр снял фуражку. На квадраты чернобелого мрамора упали несколько капель дождя. Три белые орхидеи стояли на журнальном столике. Мужчина подумал, что всегда ненавидел вылощенную и ядовитую чувственность этих цветов.

— Соблаговолите пройти в гостиную, месье, — прошелестел дворецкий, приглашая гостя в просторную комнату, окна которой выходили на проспект с блестящими от дождя деревьями.

Несмотря на то что горело несколько ламп, гостиная была погружена в полумрак. На панелях лакированной ширмы в отблесках неяркого света порхали экзотические птицы. Взвинченный до предела, Александр поежился. Как же ему не хватало солнца и тепла! Порой молодому греку казалось, что он никогда не согреется.

Распахнулась правая дверь. В комнату вошла Валентина. Она тщательно закрыла за собой дверь и оперлась на нее, как будто боялась двинуться вперед.

— Чего ты хочешь? — резко бросила она.

Александр с трудом узнавал лицо возлюбленной, но он почувствовал, что она нервничает. Женщина была одета в муслиновую рубашку из красного шелка и узкую серую юбку годе, которая подчеркивала изящные линии ее длинных ног. Молодой человек не проронил ни слова. Валентина со вздохом оторвалась от двери и направилась к нежданному гостю. На ее руке позвякивали браслеты.

— Чего ты хочешь? — вновь спросила она, вздернув подбородок. — Зачем ты пришел ко мне домой?

Нет, ее лицо не изменилось, но она не была прежней. Шаловливую хрупкую девушку, которая показалась Александру такой же потерянной, как и он сам, вытеснила чужая неприятная женщина. И это его любовница? Та, которая отдалась ему с таким бесстыдством и решимостью? И Александр вдруг, не без печали, осознал, что они занимались любовью, лишенной истинной нежности. А также он понял, что не относится к тем мужчинам, которые довольствуются в отношениях с женщинами лишь плотскими утехами.