Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли Страница 35

Вечером я спросила у Стефана, где можно поужинать. Через двенадцать часов утренний petit déjeuner подзабылся. Стефан предложил мне ближайший ресторанчик за углом. Он назывался «L’Impasse», потому что был расположен в impasse – тупике. Les femmes, женщинам, туда можно. Кажется, Париж в этом отношении был таким же, как Чикаго. Одинокая женщина могла пообедать далеко не всюду. Я нашла этот ресторан в тупике Гемене.

Стефан рассказывал, что ресторанчик принадлежит семье Коллар. По его словам, самое напряженное время – ланч, когда там обслуживают торговцев с местного рынка и продают фураж для скота, что почему-то делало хозяев менее предубежденными.

Я пришла туда в семь, и ресторан был пуст. Рановато, но…

– Je suis une Americaine ^[43], – сказала я мадам Коллар, грузной женщине в черной юбке и блузке, которая сидела за столом на высоком табурете прямо за дверью.

Я похлопала себя по животу, и это, видимо, сбило ее с толку, потому что она улыбнулась, произнесла: «Ах-х» и сделала вид, будто качает младенца. Ей, наверное, было лет пятьдесят, но на ее круглом лице не было ни морщинки.

– Вы думаете, я беременна, – сказала я по-английски, а потом сама начала качать воображаемое дитя, приговаривая: – Non, non. Faim, – продолжила я, – голодная.

– Анри! – позвала она. – Mon fils Henri parle anglais ^[44].

Вроде по-английски.

– Здравствуйте, – сказал появившийся молодой парнишка.

Анри провел меня к столику. Ему было чуть за двадцать, и он был привлекательным худощавым мужчиной. Ни бороды, ни усов.

Даже не пытаясь читать меню, я просто сказала Анри:

– S’il vous plaît.

– Bon, – произнес Анри.

Через несколько секунд он извлек пробку из бутылки вина.

– «Поммар», – объяснил он. – Бургундское.

Анри налил немного вина в мой бокал. Я сделала глоточек. Стояло бабье лето, и вкус у этого напитка было именно таким – вкус бабьего лета. Последние теплые денечки, солнечный свет на оранжевой листве, ярко-синее небо…

– Ох, – вырвалось у меня, и он наполнил мой бокал доверху.

Кто бы мог подумать, что я, оказывается, люблю вино.

– Мерси, – поблагодарила я. – Мерси.

Я бы с радостью просто пила вино и заедала его хрустящим хлебом, но Анри принес суп. Он был густой, как сметана. И очень вкусный. Что это?

– Choufleur, – ответил Анри и попытался подобрать соответствующее английское слово.

В конце концов он принес мне головку цветной капусты. Так суп из нее? Вообще-то, я не любила цветную капусту, но попросила бы добавки, если бы официант не забрал мою тарелку.

– Coq au vin ^[45], – объявил Анри, ставя передо мной следующее блюдо.

Я предположила, что это курятина, но в Чикаго еще никто и никогда не готовил так курицу. Сверху она была обложена грибами, сбоку – жареная картошка, а соус…

– Trés, trés bon ^[46], – восторженно сказала я ему.

На десерт были заварные пирожные с начинкой из мороженого, политые горячим шоколадом.

– Профитроли, – пояснил Анри.

Я повторила это слово трижды. Хотелось, чтобы «профитроли» обязательно были в моем словаре.

К нам вышел шеф-повар, месье Коллар. Я бы назвала его «пухлый толстячок». На нем были белая шапочка и белый передник, лицо раскраснелось на жаркой кухне. Он поцеловал мне руку. Боже, вот что значит Париж! Ура.

Анри принес счет. Пять франков – целый доллар. Ничего себе! Самый дорогой обед в «Бергхоффе» стоил всего пятьдесят центов. С другой стороны, в «Бергхоффе» я никогда в жизни не ела ничего подобного.

Когда я собралась уходить, появились и другие посетители. Анри поставил наполовину полную бутылку «Поммар» на полку и сказал:

– Pour vous au revoir.

Вероятно, он оставил его для меня на следующий раз.

В отеле Стефан поинтересовался, понравился ли мне ужин.

– Oui, – ответила я. – Но cher.

– Сколько?

– Пять франков.

– Очень разумная цена для Парижа, – фыркнул он.

Я мысленно проводила вычисления. Учитывая пять франков от Мэри Зандер, моих денег хватит на двадцать таких ужинов. Что же делать? Кушать дважды в неделю? А мне хотелось кушать именно так. Еще coq au vin, еще профитролей и бокал вина из персональной бутылки бургундского, ожидающего меня на полке в углу. Теперь мне стало понятно, почему бабушка Майра так мечтательно говорила о Новом Орлеане – порте, где они высадились с бабушкой Онорой, приплыв из Ирландии.

– Ах, эти бенье ^[47] в «Кафе дю Монд»! – говаривала она.

Ей хотелось там остаться.

– Я была готова на все, лишь бы не уезжать оттуда, – как-то сказала она, и я догадалась, что это все тесно связано с ее красной шелковой шалью.

Теперь я ее понимала. Потому что сама рассматривала вариант стать воровкой, чтобы иметь возможность платить за профитроли.

Ночью я спала плохо и рано встала. В этот день уезжала Мэри Зандер, и я собиралась перехватить ее до отъезда. Мне хотелось услышать ее мнение насчет подстрекательства мадам Симон и ее жульничества.

Завтрак в отеле «Ритц» отнюдь не petite. Меня позабавило, что богатые получают столько всего бесплатно. Мэри попросила официанта принести мне все, что я пожелаю. Поэтому я заказала une omelette avec jambon. Омлет с чем-то там.

– С ветчиной, – уточнил официант по-английски.

Объясняя свою дилемму, я очень тщательно подбирала слова. В конце концов, Мэри Зандер ведь отправилась в «Максим» в подделке под платье от Чарльза Уорта. Я запиналась, кружа вокруг да около, пока она не остановила меня.

– Мадам Симон предоставляет услуги, – сказала она. – Мой муж никогда не позволил бы мне купить настоящего Уорта. Он говорит, что для него стать богатым не означает потерять мозги. Его девиз – знать цену деньгам, и если люди в Буффало решат, что мое платье – оригинал, что из того? В каком-то смысле я создаю рекламу Уорту, обеспечиваю ему новых покупателей.

– Значит, вы не расскажете своим подругам о мадам Симон?

Мэри Зандер засмеялась.

– Только очень и очень близким подругам. Ох, Нора, вы слишком уж совестливы для женщины, в одиночку пробивающей себе дорогу в Париже.