Веселый господин Роберт - Виктория Холт Страница 35

Елизавета молилась: «О Господи, помоги мне в этом деле. Помоги мне сыграть мою роль благородно и почетно».

Ее переполняли эмоции. Ее величайшее желание наконец-то ей даровано; она должна приготовиться исполнить свой долг и быть достойной своей роли. Сейчас Елизавета даже радовалась прошлым своим бедам, через которые прошла с честью, потому что они научили ее большему, чем могла бы научить легкая жизнь.

Все эти люди, приветствовавшие ее, теперь должны стать ее главной заботой. Она не будет так глупа, как ее сестра Мария. Мария тоже въезжала в Лондон под приветственные возгласы своих подданных; но те же самые люди теперь называли ее Кровавой Марией, ненавидели ее за то, что она вышла замуж за испанца и привела в страну иностранцев; осуждали ее за потерю Кале и радовались, что она умерла.

С Елизаветой такого никогда не случится! Простые люди будут ее любить на протяжении всей ее жизни. Они – ее сила. Она скорее пожертвует чем угодно, только не их преданностью, и никогда не забудет, что именно эти люди – столпы, поддерживающие ее трон.

В этот священный момент королева не думала о том, как она выглядит в своем пурпурном бархате; даже забыла о своем главном конюшем. Она была только королевой, твердо намеренной править мудро, сделать свою страну великой.

В Тауэре собрались все чиновники, чтобы принести ей клятвы в верности. Елизавета спешилась. Вокруг нее собралась вся знать Англии, но вместо гордости, которую она ожидала ощутить в эту минуту, вдруг почувствовала глубокое смирение.

Слова, которые королева произнесла, были спонтанными.

– Некоторые, – сказала она, – перестали быть принцами этой земли и стали узниками этого места. Я поднялась и превратилась из узницы этого места в принцессу этой земли. Эта перемена была делом справедливости Божьей; этому возвышению я обязана Его милосердию. Я благодарю Господа и прошу Его о милосердии для других. – Потом Елизавета повернулась к лейтенанту Тауэра и попросила: – Проведите меня в те апартаменты, которые я занимала, когда была здесь узницей.

Это сделали. Под воздействием огромного чувства, войдя в камеру, королева упала на колени, снова поблагодарила Господа за свое избавление и пояснила окружающим: – Я никогда не забуду о Его великой милости, потому что, как Даниил, вышла невредимой из логова льва.

В тот памятный день от легкомысленной девушки не осталось и следа, в лондонский Тауэр Елизавета вошла королевой.

Марию похоронили с большой торжественностью, и, соответственно, новая королева присутствовала на похоронах. Доктор Уайт, епископ Винчестерский, произнес поминальную проповедь и показал себя храбрым человеком.

Оплакивая многие достоинства покойной, называя ее мудрой и великой, он вспомнил, как она отстаивала превосходство церкви. Мария заявила, что святой Павел запрещал женщинам разговаривать в церкви, а следовательно, недостойно церкви иметь над собой тупую главу.

«Как он осмеливается так говорить? – размышляла Елизавета, спокойно сидя рядом с ним. – Как смеет этот старик с седой бородой?! Несомненно, видит во мне всего лишь молодую женщину. Но ничего, ему придется кое-что узнать о силе моего духа!»

К счастью, проповедь была произнесена на латыни – и немногие поняли ее, как она.

Уайт плакал, вспоминая Марию, затем объявил, что королева оставила сестру, достойную леди, которой теперь все обязаны повиноваться и даже делать это через силу. Velior est canis vivus leone mortuo.

Голубые глаза Елизаветы превратились в горящие огненные точки. Она – живая собака, а Мария – мертвый лев! Что ж, ему придется кое-что узнать о львином сердце, таящемся под сверкающими драгоценностями молодой королевы! Наглый старик!

Когда доктор Уайт покинул кафедру, она встала и крикнула своим стражам:

– Арестуйте этого человека!

Епископ поднял руку, чтобы удержать стражников, которые немедленно выбежали вперед, чтобы исполнить приказ Елизаветы.

– Ваше величество, – сказал он, – в моей власти отлучить вас от церкви, если вы не признаете, что ваши подданные подчиняются Риму.

Отец Елизаветы послал бы его на смерть. Но она еще не была так сильна, как он, хотя в одном отношении была даже сильнее. Годы опасности научили ее сдерживать гнев, если это было необходимо. В глазах епископа Елизавета увидела его страстное желание пострадать за веру. Но она не позволит ему этого сделать. Народ ненавидит религиозные преследования. Она прекратит их, и люди, подобные этому епископу, не смогут вынудить ее начать их снова.

Королева спокойно наблюдала, как исполняли ее приказ. Пусть епископ охладит свой фанатичный пыл в тюрьме. А время покажет, как ей действовать дальше. Для королевы время еще больший друг, чем для принцессы-узницы.

Она собрала свой тайный Совет. Уильям Сесил сидел от нее по правую руку. Большую печать Елизавета отдала Николасу Бэкону. Из членов Совета покойной королевы в должности было разрешено остаться лорду Уильяму Говарду, Арунделу и Сэквиллу.

Пока еще никто не замечал нежных взглядов, которыми она одаривала своего главного конюшего. Его пост означал, что он по необходимости должен был постоянно находиться поблизости; а тот факт, что Роберт Дадли был выбран на это место, не вызвал никаких толков. Его знания конного дела были, несомненно, велики; и все соглашались, что никто не смотрелся верхом так великолепно, как красавец Дадли.

Однако первые дни своего правления мысли Елизаветы больше занимали дела государственные, нежели любовные. Каждое утро она просыпалась с ощущением могущества и возбуждения, но никогда не забывала уроки, полученные в дни бедствий.

Ее первой задачей было разорвать зависимость от папы, но она должна была сделать это так, чтобы не оскорбить своих католических подданных, потому что их было много. Следовательно, открытого разрыва быть не могло. Перемена должна была быть постепенной, так, чтобы королева чувствовала настроения народа по мере своих действий.

Мессы все еще служили во всех церквях, и Елизавета регулярно посещала их; но на Рождество покинула церковь после окончания службы как раз в тот момент, когда епископ готовился провести торжественную мессу.

Она сделала твердый шаг в направлении, по которому намерена была следовать, но не собиралась предпринимать никаких других шагов, пока не узнает о реакции народа на свое поведение, хотя сомнений в том, каков будет его вердикт, быть не могло. Люди слишком хорошо помнили костры Смитфилда и надеялись, что теперь в Англии восторжествует справедливость. Лишь немногие осудили ее поступок, но даже они – принимая во внимание дело доктора Уайта, который так легко стал мучеником за публичное оскорбление королевы, – не верили, что она начнет преследовать их так, как ее сестра преследовала протестантов.

Елизавета тогда поняла, что теперь безопасно сделать следующий шаг. И во время очередного большого праздника – в день Нового года – объявила, что отныне церковные службы будут вестись на английском языке.