Пока не взошла луна - Надя Хашими Страница 35

Она поставила перед сыном тарелку еды и сидела с ним, пока он ел. Он знал, что не все в порядке, но она не хотела взваливать на сына свои печали – он делал достаточно.

«Хорошо, когда о тебе заботятся», – подумал Салим, падая на брошенную на пол подушку и закрывая глаза.

Ферейба

21

– Почему ему вечно плохо? – спросил Салим.

Когда пришел мой старший сын, я купала Азиза, бледного и хныкающего. Перед этим его дважды вырвало.

Я завернула Азиза в полотенце и осторожно положила на пол. Что ответить Салиму, я не знала.

– Думаю, все дело в новых условиях. Воздух, еда – все здесь другое. А он такой маленький. Наверное, ему очень тяжело приспособиться.

Я капнула на ладонь оливкового масла и начала растирать руки. Даже когда я нежно массировала Азизу грудь и животик, ему это, казалось, причиняло боль.

– Может, ему помогли бы витамины и он бы тогда окреп.

Со времени нашего приезда в Турцию Азиз плохо набирал вес. Я уже все перепробовала. Покупая на рынке фрукты и овощи, я пользовалась несколькими выученными здесь словами «хавуч, безелье, муз» – морковь, горох, банан. Когда словарного запаса не хватала, я показывала пальцем, что мне нужно, или прибегала к языку жестов. Я перебирала связки трав, ища целебные. Потом готовила из них отвары и вливала Азизу в рот из ложечки. Я кормила его самым зеленым шпинатом, самыми спелыми грушами. Перемалывала куски мяса с прослойками жира. И все это ничуть не помогало.

Салим прошел в кухню. Я слышала, как он тяжело вздохнул, передвигая деревянный стул по застеленному линолеумом полу. Мое объяснение никого из нас не убедило.

– Салим, завтра мы покажем его врачу, – сказала Синем, – ешь. Голод делу не помогает, а лишь настроение портит.

Самира тоже была в кухне. Едва услышав, что брат вернулся, она пошла готовить ему ужин. Вся ее любовь к отцу перенеслась на Салима, все безграничное обожание вместе с надеждами и ожиданиями. Эта любовь окутывала его, словно огромная зимняя куртка, защищая от холода, но мешая двигаться быстро.

Самира делала что могла, чтобы облегчить мою работу. Она помогала готовить фруктовые и овощные пюре для Азиза и присматривала за ним, пока я ходила к соседям мыть полы. Когда я возвращалась, она всегда выглядела усталой.

– С Азизом нелегко, джанем. Вряд ли ему намного лучше, когда он со мной.

Самиру эти слова не убеждали.

Мы с Синем шли по длинной улице к доктору Оздемиру. Много лет назад он лечил детей нашей хозяйки. Доктор все еще принимал пациентов. Теперь ему помогал сын. Их дом стоял на противоположном краю городка. Отец с сыном принимали пациентов в комнатке, примыкающей к дому. Все было устроено просто, но уютно. К нам заглянула жена доктора, принеся блюдечко сладостей.

Я волновалась. Слишком сильно волновалась, чтобы есть. Госпожа Оздемир по моему выражению лица поняла это, и я увидела, что она хочет что-то сказать, но мы говорили на разных языках. Она перекинулась несколькими словами с Синем и положила руку мне на плечо, успокаивая.

Я посмотрела на сына и на миг увидела его глазами госпожи Оздемир. К его взмокшему лобику прилипли прядки волос. Голова казалась слишком большой для тельца. Приходилось признать, что выглядел он плохо. И я уже не помнила, когда он в последний раз улыбался или что-то лепетал. Я даже думать боялась о том, как все обернулось бы, если бы Хакан и Синем не проявили такую неслыханную доброту, и не представляла себе, как отплатить этим чужим людям за все, что они сделали для нас.

Азиз извивался и корчился, пытаясь устроиться поудобнее. Ему не нравилось лежать. Я хорошо его знала, но не могла понять, что его мучает. Просто с ним все шло не так, как с другими детьми, и это пугало меня.

В комнату вошел доктор Оздемир. Его теплая улыбка погасла, когда он встретил мой взгляд. Я поняла, какой издерганной, должно быть, выгляжу, и встала поприветствовать его. У доктора оказалось солидное брюшко и копна седых волос. Я сразу почувствовала к нему доверие и поняла, что мы не зря пришли. Он кивком поздоровался и пригласил меня снова сесть, взял для себя еще один стул и сел напротив.

Невероятная смесь турецкого, английского и дари позволяла нам общаться. Там, где не хватало слов, в ход шли жесты и мимика. По просьбе доктора я расстегнула Азизу штанишки и рубашечку и положила его на смотровой стол. Господин Оздемир ужаснулся и сжал губы, еще даже не коснувшись ребенка. Азиз задремал было, но когда начал просыпаться, его грудка так и заходила ходуном. Он извивался и не мог сесть.

Доктор пощипывал кожу на животе Азиза и прослушивал его грудную клетку целую вечность. Подсвечивая себе, он деревянной ложечкой открыл Азизу рот и заглянул туда, а потом долго нажимал пальцами на его круглый животик, прощупывая тело. У меня отчаянно билось сердце.

– Господин доктор, – вмешалась наконец я, стараясь говорить как можно уважительнее, – что-то серьезное?

Я нервно оглянулась на Синем, надеясь, что врач меня понял.

Господин Оздемир глубоко вздохнул, снял с шеи стетоскоп и, закутав Азиза в одеяльце, отдал мне. Я уложила сына на коленях и обратила все внимание на доктора. Он заговорил, медленно и тщательно произнося слова и следя за моим выражением лица. Его речь воспринималась тяжело. Я изо всех сил старалась понять смысл. Он подтвердил, что это серьезно. Вот все, что мне удалось уловить.

– Что с ним? Ему нужны антибиотики? Витамины?

Слова «антибиотики» и «витамины» в переводе не нуждались. Доктор Оздемир покачал головой.

Он указал на грудку Азиза и произнес два слова, которые я могла понять:

– Проблема. Кальп.

Кальп? Еще одно слово, общее для многих языков. Кальп означает «сердце». У меня опустились руки.

Доктор встал и взял со стола книжечку в мягкой обложке. Ее переплет явно много раз склеивали. Он начал листать страницы в поисках картинки, чтобы проиллюстрировать свою мысль, но скоро потерял терпение и отбросил книжку. Из ящика стола он достал карандаш и лист бумаги и начал делать набросок.

Я придвинула стул ближе к нему. Доктор нарисовал сердце и начал ритмично сжимать и разжимать кулак. Потом он нарисовал еще две половинки и начал преувеличенно громко дышать. Я поняла, что это легкие. Сердце и легкие. Я кивнула, и доктор вернулся к своему схематичному рисунку. Он указал на сердце и снова сжал и разжал кулак, но на этот раз медленно. Затем указал на легкие и начал заштриховывать нижние половинки. Что-то мешало Азизу нормально дышать. Доктор Оздемир снова начал громко дышать, но на этот раз быстро и тяжело, словно бы с трудом, а лицо у него напряглось.

Я думала, что ребенок, мой ребенок, еще слишком мал, чтобы иметь больное сердце. Меня охватило отчаяние. Если в сердце моего сына что-то сломалось, как мы можем это исправить?

Доктор Оздемир понял, что я уловила смысл его объяснения. Он постучал карандашом по наброску. В этом городке не было возможности сделать то, что он считал необходимым, – ни рентгена, ни анализов крови. Азизу могли помочь лишь в настоящей больнице, и даже если бы мы добрались до большого города, у меня не хватило бы денег, чтобы оплатить все необходимое моему ребенку. Доктор Оздемир покачал головой.