Все или ничего - Елена Ласкарева Страница 35

— Н-да… диверсанты.

— Но мы с Иркой эту заразу обезвредили. Увезла она ее. Только вот стенку пришлось разворотить. Жалко. Крепко присобачили, сволочи, еле отвинтили.

— Это, уважаемая Верыванна, дело поправимое. Слава Богу, вы с Ириной Владиславовной сами в живых остались. Телефончик тут имеется?

— А как же! Два! И у Ирки, и у меня. Куда звонить-то надумал?

— В контрразведку, конечно. А вдруг вам тут тайком встроенных микрофонов понаставили?

— Вот уроды! Была бы помоложе — своими бы руками им такие бьюти устроила! Разобьютила бы в пух и прах!

…Легко встать в красивую позу, но трудно в этой позе продержаться долго, если она не является для тебя естественной.

Ира в ответ на широкий жест Владимира решила сделать жест не менее широкий. В пику ему, назло! Знай, мол, наших: мы не нуждаемся в твоих щедрых, дорогостоящих подарках. Обойдемся. И не вздумай возомнить себя опекуном и благодетелем несчастной калеки! Она не калека! Она уже встала на ноги и исцелится окончательно сама, без посторонней помощи.

С таким боевым настроением встала она после беспокойной ночи и короткого, тревожного предрассветного забытья.

С помощью бабы Веры Ирина размонтировала великолепный «Боди-бьюти».

Соседка помогала рушить иностранный механизм с таким же энтузиазмом, с каким прежде его испытывала. Ведь на самом деле вовсе не тренажер ей был нужен, а живое общение. Легко ли на старости лет, давно потеряв всех родных и близких, сидеть целыми днями в маленькой квартирке одной, взаперти, пусть даже и с постоянно включенным телевизором? Тоска, да и только…

Ира никогда не была собакой на сене, а потому супертренажер не окончил свое существование на городской свалке. Его ждала более достойная судьба: владелица решила передать этот чудо-аппарат, так легко ей доставшийся, тем, кто в нем по-настоящему нуждался.

Искать преемников долго не пришлось: волею обстоятельств идея уже была подброшена. Ирина переправит «Боди-бьюти» в тот самый реабилитационный детский центр, в который Федя должен был привезти свою больную сестренку.

Ведь у многих из этих ребятишек, говорят, нарушен двигательный аппарат. Так пусть же умная машина обучит их двигаться!

Остановив на дороге по сходной цене микроавтобус, Ирина с помощью водителя погрузила тренажер и направилась прямиком к намеченной цели.

Вот и двери центра. Учреждение как учреждение, вроде спортивного интерната, в котором прошло ее детство. Даже можно предположить, где находится кабинет директора.

Сейчас она решительно ворвется в этот кабинет и скажет скромненько, но не без гордости:

— Вот — принимайте. Я — чемпионка России по фехтованию Ирина Первенцева. Хочу подарить вашему заведению…

И так далее и тому подобное. Ее начнут благодарить, горячо жать руку, словом — все, что положено в таких случаях.

Но сначала надо перетащить тренажер в вестибюль, чтобы отпустить микроавтобус.

И они с водителем начали по частям переносить разобранный «Боди-бьюти» в здание.

Но когда Ирина, предвкушая триумфальную передачу дорогого снаряда, уже делала последнюю ходку, вдруг из коридора наперерез ей выкатилось кресло на колесиках.

В нем, не доставая затылком до верхнего края спинки, сидело крошечное, сморщенное, горбатое существо, передвигавшее рычаги управления не по росту крупными руками.

— Эй, осторожней! — прикрикнула Ирина. — Зашибу!

Существо глянуло на нее глубокими, умными и печальными глазами, казавшимися на уродливом лице чужими, и невозмутимо ответило топким, скрипучим голоском:

— Зашибли уже один раз. Во время родов.

— Ой, — потерянно сказала Ира и уронила охапку никелированных трубок на пол.

Это и есть больной ребенок? Трогательное дитя? Непонятно даже, какого оно пола. И возраст не определить. Наверное, еще нет шестнадцати, раз центр — детский, но на вид точно так же можно дать и шестьдесят.

Ей стало страшно. Куда страшнее, чем в ночном лесу, лицом к лицу с передвигающимися на задних лапах синим медведем и золоторогой коровой. И даже несравнимо страшнее, чем в тот миг, когда ее задумали швырнуть в огонь.

…А следом за первым обитателем центра вышла девочка лет двенадцати, очень даже хорошенькая, с темными кукольными кудряшками, заботливо уложенными в очаровательную прическу.

— Вы не бойтесь, тетя, — успокоила «куколка». — У нас тут все сперва пугаются.

Ирина опомнилась: да она, никак, труса празднует!

— Я не боюсь. Просто от неожиданности вздрогнула. Помоги мне, пожалуйста, все это собрать.

Девочка глубоко вздохнула, словно извиняясь, и вместо ответа протянула перед собой тоненькие ручки, на которых не было не только пальцев, но и кистей: только страшные, уродливые культяпки торчали из красивых, отделанных кружевами манжеток.

Иру затошнило. Поспешно отведя взгляд, она присела на корточки. Руки почему-то дрожали, и составные части тренажера рассыпались вновь и вновь, жалобно позвякивая.

И тут кто-то погладил ее по волосам, как будто пытался по-дружески успокоить и вселить уверенность.

«Хоть один нормальный человек нашелся», — с облегчением подумала она и глянула на этого неведомого доброжелателя.

Но перед ней стоял мальчик, которого назвать нормальным никак было нельзя.

Его прозрачные глаза, лишенные всякого выражения, смотрели куда-то сквозь нее. Этот взгляд не был осмысленным, а потому особенно пугал. Лицо одутловатое, отечное, синюшное, нижняя губа безобразно отвисла, и по подбородку стекала слюна.

— Мма… — утробно произнес он, — мма…

Девочка с кудряшками объяснила:

— Он вас мамой считает. Вы ему понравились. Своей-то мамы у него нет, она от него отказалась.

Ира закрыла лицо ладонями, так и не поднявшись с корточек. Какой ужас! Она просто не в силах вынести все это. Куда оно испарилось, все ее бесстрашие, которым всегда козыряла? Это тебе не на красный свет ехать и не выходить на поединок со спортсменами мирового класса!

Так вот что имел в виду Федор, говоря, что его мамка «напортачила»! Так вот какую жизнь приходится вести Атосу, нянча сестренку!

А она-то, дура, поглядывала на однокашника свысока: дескать, сдался, разнюнился, раскис! Форму, мол, растерял! Пожалела его, конечно, посочувствовала, помогла как могла. Но даже в малой степени не осознавала, в каком аду существует ее друг изо дня в день, из года в год. Всегда!

Федька, оказывается, герой. Настоящий мужественный граф де ля Фер, не бросающий в беде слабого, даже если слабый… не может не вызвать своим уродством чувство брезгливости.

У Дюма все романтично, и даже болезнь описана красиво. Эдакое благородное страдание, окрашенное флером. А здесь… здесь неподходящий для романов материал. Об этом не только писать, но и думать было бы невыносимо.