Мужчины "пять звезд" - включены - Габи Хауптманн Страница 35

Гвоздь вошел в дерево ровно наполовину.

– Ну, Микки, покажи, что у тебя есть против нашей принцессы!

Тон явно не понравился Микки. Катрин осознала, что его достаточно легко завести. На лбу у дяденьки выступила вена, и Катрин была уверена, что руки у Микки в этот момент влажные от пота. Они играли против нее, это очевидно. Для Микки проиграть женщине в состязании по забиванию гвоздей – все равно, что потерять собственное лицо.

«Сделай его, Катрин, – подбодрила она себя и, как заклинание: – Чтоб ты промахнулся, старый гнилой мешок!».

Но заклинание не сработало, он попал. Гвоздь торчал все так же наискосок, но стал заметно короче.

Катрин почувствовала, как все взгляды устремились на нее. Ты, Катрин Хюбнер, – опытный плотник и всю свою жизнь не делала ничего другого, кроме забивания тысяч гвоздей одним-единственным ударом. Ты можешь это, Катрин, и при этом одной левой! Она подняла молоток и со вздохом нанесла удар. Мимо. Дерьмо!

– Ну, ну, принцесса, – осуждающе произнес Жан.

Микки ухмыльнулся. Округлившиеся глазки однозначно показывали, какое он испытал облегчение.

Жан ударил красиво. Он попал, и гвоздь почти сразу исчез в дереве.

Теперь дело было за ней и этим свиноподобным толстяком.

Катрин взяла в руки молоток и почувствовала, что все закончится быстро. Игра пошла, может, ей удастся удержаться.

«Соберись, сконцентрируйся, – заводила она себя. – Ты – Пиноккио, твоя твердая рука ничего другого не может, кроме как забивать эти ненавистные гвозди!».

Она подняла молоток, как и в первый раз, и ударила им, как ударяют в набат. Отменно! Попала, хотя и не особенно сильно. Но, так или иначе, гвоздь вошел еще глубже.

Катрин передала железяку обратно Микки, тот приподнял молоток в воздухе, словно шар для боулинга. Затем размахнулся и нанес удар. Попал по гвоздю, но снова как-то наискосок.

– Ну хорошо, пора с вами заканчивать.

Жан забрал молоток, покрутил им в воздухе – так в боевиках герой играет пистолетом – и уронил на свой гвоздь. Гвоздь ушел в дерево по самую шляпку. Жан победил.

– Так в чем, собственно, проблема? – произнес он и добавил: – Я уже начинаю радоваться, предвкушая новую бутылочку вина!

Катрин взяла молоток в свою руку.

«Так, моя дорогая, – подумала она, – в тебе сейчас сконцентрированы все силы эмансипации. Мы не можем уступить свиноподобному толстяку. Зададим ему жару!».

Она ударила и снова попала точно. Гвоздь вошел в дерево почти по шляпку. Лишь несколько миллиметров остались торчать сверху.

– Есть! – заорала Катрин и победно вскинула руки.

Пусть попробует повторить. С легким поклоном она передала молоток.

Папочка сжал губы и принялся изучать свой гвоздь. Тот торчал все еще достаточно неровно, чтобы можно было загнать его в дерево без, как минимум, одного корректирующего удара.

– Жюри решило, что он может его выровнять пальцами, – сказал Жан.

– Если ему это необходимо, – прозвучал где-то за спиной Катрин женский голос.

Но Катрин не стала оборачиваться, хотя ей очень хотелось. Она не могла теперь выпустить своего противника из виду. Папочка выровнял гвоздь насколько смог, прицелился, прицелился еще раз, приложил молоток к гвоздю, вновь поднял его, сделал маленький шажок назад и, придерживая гвоздь, нанес удар. Оглушительный вопль в одну секунду перекрыл шум, стоявший в зале. Он попал молотком по большому пальцу левой руки и, как сказочный гном, упал на колени перед деревянным чурбаком.

– Скорее ведро со льдом!

Жан подбежал к одному из столиков, вытащил из ведерка, стоявшего там, бутылку с шампанским, поставил его на чурбак и опустил внутрь руку Папочки. У толстяка на глазах выступили слезы. Катрин наблюдала за всем этим и была абсолютно уверена, что этот удар был разыгран специально. Лучше ударить себя молотком по пальцу, чем признать поражение.

Тупой мачо, подумала она, холодно глядя, как пришедший на крики Фреди организует оказание помощи пострадавшему. Слава Богу, ничего особенного не случилось. Палец немного опух и покраснел, а гвоздь, вероятно, погнулся еще больше, но ему, гвоздю, было невдомек, какую цену пришлось заплатить за этот удар его хозяину.

– Я ставлю бутылку, так или иначе, – услышала Катрин свой собственный голос.

Если у господина не хватает мужества признать свое поражение в честной борьбе, то и она не станет опускаться до того, чтобы мелочиться рядом с таким, как он. Папочка кивнул с лицом, искаженным от боли. Было очевидно, что это спектакль. Что ж, она не собиралась ему спускать этого.

Катрин вернулась на свое место. Красотка стояла все там же, где и перед началом игры.

– Ваш Папочка попал себе молотком по пальцу, – сообщила Катрин, вскарабкалась на свой стул и взяла в руки бокал с вином.

– Он мне не отец, – тихо поправила ее куколка, стараясь, чтобы их никто не слышал.

– Я знаю! – Катрин даже не пыталась говорить тише. – Я не сказала «отец», я сказала – Папочка. Как же прикажете мне его еще называть?

– Его зовут Микки!

– Ясно!

Шум в зале снова усилился. Катрин придвинулась чуть ближе к саксонке.

– А вы, кажется, не очень обеспокоены, – констатировала она.

– Он, бывает, орет и громче!

– Что? – Это было нечто. – Вы узнаете его по крику?

Может, она регулярно хлещет его плеткой у себя дома?

Выкручивание пальцев – визг, удар плеткой по заду – рев.

– А что вы делаете рядом с ним?

Катрин почувствовала, что сегодня ее день.

– Вы о чем?

– Ну, вы молоды и красивы, он – ни то ни другое.

– Он знает, как можно поправить дело.

Красотка продолжала стоять не двигаясь, словно ее пригвоздили к месту.

Удивительно, как мало может двигаться человек, если опасается, что малейшая перемена изменит или испортит его внешний вид.

– Ага! – Катрин сделала большой глоток и задумалась. – Гуччи, Прада, Шанель?

– И это тоже.

На этот раз и саксонка отпила из своего бокала. Даже не изменив выражения лица.

– Массажисты, спортивные автомобили, апартаменты во всех частях света?

Куколка кивнула, пожав плечами. И это все между делом. Бог мой, что же еще?

– Скачки, яхты, личный самолет?

На лице девушки скользнуло подобие улыбки – столь незначительное, что могло быть расценено просто как движение губ. Но Катрин было дано понять, что рассуждения ее были очень провинциальными.