Элегантность - Кэтлин Тессаро Страница 35

Часто женщины совершают ошибку, недооценивая возможности этой части своего туалета, придающего столько шарма их облику. Коротко полото: когда вы одеваетесь, всегда помните, что позже будете раздеваться, и, возможно, не в одиночестве, а перед кем-то. Одним словом, ничто так не выдает женщину, как ее белье, оно может рассказать о ней гораздо больше, чем тысяча часов, проведенных на диване психотерапевта.

В заключение скажу: при выборе бельм не нужно забывать о благоразумии. Не следует путать красивое и качественное белье, которое прекрасно сидит и держит тело, всегда, оставаясь свежим, с дешевой вульгарной продукцией из иллюстрированных мужских журналов. Приковывает взор? Да. Но об элегантности нет и речи. Мужчине приятно считать свою жену интересной и привлекательной, даже если в настоящий момент он ее не видит, и разумеется, этот свой образ вы хотели бы сохранишь в его восприятии навсегда, с тем чтобы неизменно выбывать у мужа чувство глубочайшего восхищения.

Однажды после того как я вывесила на кухне сушиться свое белье, Риа отзывает меня в сторонку.

– Луиза, что это такое? – Она указывает на мои линялые трусики, жеваной тряпочкой свисающие с веревки. (Несмотря на тотальное преображение, «проклятие старых трусов» продолжает преследовать меня, самым что ни на есть загадочным образом по-прежнему заполняя мой бельевой ящик изношенным барахлом.)

Со времен самого раннего детства, когда я по причине нежного возраста еще могла описать штанишки, никто никогда не обращал столь трагического внимания на мои трусы. Я недоуменно разглядываю их.

– Трусы, – отвечаю я с сомнением в голосе. (Даже я вынуждена поставить под вопрос назначение этого подозрительного предмета.)

– Нет, – твердо заявляет она, беря меня за руку. – Это не трусы. Пойдем, я тебе что-то покажу.

И она ведет меня в свою комнату, настоящее святилище, неприкосновенность которого может быть нарушена разве что пожаром, грабителями или столь же крайними обстоятельствами, созданными промыслом Божьим. В этих стенах Риа сотворила настоящий образец девичьего рая. Ее кровать старинного красного дерева завалена целой коллекцией вышитых подушек и всевозможных покрывал и отрезов ткани, которые она насобирала по всем рынкам Лондона. Стены увешаны фотографиями и настоящими картинами, и повсюду взгляд натыкается на самые, разные предметы, созданные для того, чтобы радовать глаз – молочно-белые фарфоровые чашечки, изящные фигурки дутого стекла, шелковые шарфики, атласные тапочки от Эммы Хоуп, целые груды шляпных коробок всех цветов радуги и стопки альбомов по искусству, на которых громоздятся ароматизированные свечи и вазочки с цветами. На подоконнике – целая батарея цветочных горшков с какими-то пахучими растениями. Несмотря на то, что комната мала, Риа умудрилась тысячей талантливых прикосновений воздать должное каждому из чувств, вынужденных дремать в ожидании остальные десять часов в день.

Я наблюдаю, как она, опустившись на колени перед кроватью, достает из-под нее плоскую розовую коробку от «Ажан провокатер», перевязанную черной шелковой лентой.

– Вот это трусы, – говорит она, осторожно открывая коробку.

В ней обернутый прозрачной тоненькой бумажкой лежит черный кружевной комплект из трусиков и бюстгальтера, украшенных изящнейшей ручной вышивкой в виде алых маков. Эти маки, традиционные символы упоения и обостренной чувственности, столь миниатюрны и столь изысканно выполнены, что от них буквально исходит озорной игривый аромат сексуальности. Яркими шелковистыми огоньками они поблескивают на чернильно-черном кружеве, волнообразными дорожками огибая каждую чашечку бюстгальтера и ветвистыми побегами разбредаясь по пикантному треугольнику трусиков. Это белье – настоящий образец искусного эротизма, классического и самоценного независимо от мужского присутствия.

Несколько мгновений мы смотрим на него в немом благоговении.

– И ты это носишь? – шепчу я. (Сама не знаю, почему перешла на шепот. Может быть, потому, что до сих пор еще ни одна женщина не показывала мне свое нижнее белье.)

– Нет. – Она накрывает коробку крышкой и аккуратно снова завязывает ее лентой. – Но надеюсь, что когда-нибудь буду.

Я потрясена увиденным.

– И ты их сама купила?

Она краснеет.

– Нет. Мне подарил их один человек. – «Один человек» она произносит так, что какие-то дополнительные расспросы неуместны. – Но дело даже не в этом, – торопливо продолжает она. – Пусть не все трусики будут такими роскошными, но… – Она пристально смотрит мне прямо в глаза. – Все, что ты носишь, должно выглядеть изящно и достойно. Белье, Луиза, – это не просто трусы и лифчик, это единственно верный наряд для облачения сокрытой в тебе сексуальной сущности. Старые, страшные трусы подрывают твою сексуальную самооценку.

Я с торжественным видом киваю и пытаюсь понять, почему моя мать много лет назад не посвятила меня в эти женские тайны. Мне тут же припоминается, как выглядел ее бельевой ящик.

– Ты видела образец истинного величия, – улыбается Риа. – А теперь пойди и купи себе правильные трусики.

Мы возвращаемся на кухню готовить ужин, и я с любопытством наблюдаю, как она разгружает сумки с покупками – стейки из тунца, купленные на рынке в рыбной лавке, молодой картофель в землистой корочке, пучки ароматной свежей мяты и аппетитную, ровненькую (ягодка к ягодке) малину для фруктового салата. Риа никогда не скупает в магазине все подряд, на неделю вперед, она выбирает продукты по настроению и только на сегодняшний день. Каждое блюдо она готовит неторопливо и томно, погружаясь в состояние своего рода медитации* и потом не просто брякает его на стол, а эстетически продуманными, тщательно выверенными движениями грациозно подает.

В мире, в котором живет Риа, все имеет свой особый сакральный смысл. Это свойство настоящего художника. Но самое удивительное, что она стряпает только для себя. Я, например, могла бы поднапрячься и «отгрохать» в одиночку пышный стол на несколько персон ради какого-нибудь праздника, но чтобы готовить себе одной?..

Взяв в руки очередную консервную банку, я почему-то поднимаю глаза к потолку и натыкаюсь взглядом на веревки с развешанной на них коллекцией старых жеваных трусов и лифчиков, которые, высохнув, снова отправятся засорять мой бельевой ящик. Для этого тряпья у меня есть одно название – исподнее католички – то есть белье особого покроя и качества, созданное с единственной целью – отбить любые вожделенные поползновения со стороны противоположного пола. Риа права – я просто больше не должна их носить.

Мне вспоминается загадочный совет мадам Дарио: «Когда вы одеваетесь, всегда помните, что позже будете раздеваться, и, возможно, не в одиночестве, а перед кем-то».

Раздеваться… Когда я жила с мужем, это всегда означало перелезть в ночную рубашку в ванной, а потом при выключенном свете мышкой прошмыгнуть в постель. Закрываю глаза и представляю, как я медленно раздеваюсь перед Оливером Вендтом и как его темные глаза пристально наблюдают за мной сквозь облако серебристого табачного дыма. Но эта причудливая фантазия не успевает развиться, тут же вытесненная более привычной картиной – я снова стою в ванной, только что переодевшись в безликую молодежную ночнушку со стандартной нашлепкой «Снупи» на груди.