Последняя милость - Луиз Пенни Страница 35

— Дымок зловещий к небу поднимался не спеша, взлетела вместе с ним Сиси де Пуатье душа, — продекламировала Руфь.

Мирна невольно рассмеялась. Перефразированная страшилка о неудачливом электрике прозвучала удивительно уместно.

— Честно говоря, — вмешалась Клара, — мне вспомнилось совсем другое стихотворение.

Вы загостились в мирозданье,

Сожгли свечу до основанья, —

Не потому ли не огонь

От вас останется, а вонь? [43]

Клара замолкла, и все, кто находились у камина, тоже притихли. За из спинами продолжали раздаваться оживленные голоса и взрывы смеха, слышался звон бокалов. Никто не оплакивал смерть Сиси де Пуатье. Ее уход не нарушил плавного течения жизни Трех Сосен. Даже «вонь», которую она после себя оставила, быстро улетучивалась. Наоборот, казалось, что без нее общая атмосфера стала лучше, чище и здоровее.

Гамаш почувствовал аромат жаркого еще до того, как зашел в двери. Boeuf bourguignon [44], говяжье филе с грибами, крохотными жемчужными луковичками и бургундским вином. Перед уходом из управления, он позвонил Рене-Мари и предупредил, что уже едет домой. Она попросила по дороге заехать в местную булочную за свежим багетом. И вот теперь он сражался с дверью, обремененный коробкой с вещдоками, сумкой и драгоценным багетом. Ему очень не хотелось сломать длинный хлеб, хотя это произошло бы далеко не в первый раз.

— Это Санта-Клаус?

— Non, Madame Gamache, désolé [45]. Это всего лишь булочник.

— Надеюсь, булочник принес багет?

Рене-Мари вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. При виде мужа на ее лице расцвела теплая улыбка. Она ничего не могла с собой поделать. Он выглядел ужасно забавно, когда в огромном коричневом пальто, сжимая в обеих руках коробку, пытался протиснуться в дверь с объемистой кожаной сумкой на плече и зажатым под мышкой длинным батоном, хрустящая корочка которого терлась о его щеку.

— Боюсь, что разочаровал вас, мадам, — улыбнулся он в ответ.

— Ну, что вы, мсье, багет просто замечательный, — Рене-Мари осторожно вытащила батон, и Гамаш наконец-то смог наклониться и поставить коробку.

— Voila. Как хорошо оказаться дома, — он нежно обнял и поцеловал жену. Даже сквозь толстую ткань пальто он чувствовал ее мягкое тело. Со времени их первой встречи оба изрядно прибавили в весе, и теперь ни один из них ни за что бы не влез в свой свадебный наряд. Но все эти годы они росли не только вширь, и Гамаш считал, что оно того стоило. Жизнь, которая означает всесторонний рост, вполне его устраивала.

Рене-Мари крепко прижалась к мужу, чувствуя, как свитер становится влажным от соприкосновения с намокшим от снега пальто. Но она решила, что оно того стоило. Небольшой физический дискомфорт был мелочью по сравнению с внутренним комфортом, который она при этом ощущала.

Приняв душ и переодевшись в чистую водолазку и твидовый пиджак, Гамаш присоединился к жене, чтобы перед ужином выпить у камина бокал вина. После предпраздничных хлопот и многолюдных рождественских застолий это был их первый спокойный вечер за последние пару недель.

— Может быть, поужинаем здесь? — спросил он.

— Замечательная идея.

Гамаш начал расставлять складные столики перед их креслами, пока Рене-Мари принесла boeuf bourguignon с яичной лапшой и корзинку с нарезанным багетом.

— Какая странная пара, — сказала Рене-Мари после того, как он закончил пересказывать ей события минувшего дня. — Я не понимаю, почему Сиси и Ричард Лайон не развелись. И даже не понимаю, почему они вообще поженились.

— Я тоже. Ричард Лайон производит впечатление крайне апатичного и неуверенного в себе человека, хотя, возможно, отчасти это напускное. Как бы там ни было, жизнь с таким человеком не может не раздражать, если только ты не отличаешься ангельским терпением и непритязательностью, но, судя по отзывам, Сиси де Пуатье не обладала ни одним из этих качеств. Ты никогда не слыхала о ней?

— Нет. Но, возможно, ее знают в английской общине.

— Думаю, она пользовалась популярностью только в собственном воображении. Лайон дал мне вот это, — Гамаш потянулся к сумке, которая стояла рядом с креслом и достал оттуда «Обретите покой».

— Издана на средства автора, — сказала Рене-Мари, внимательно изучив обложку. — Лайон и его дочь видели, как это произошло?

Гамаш отрицательно покачал головой и подцепил на вилку сочный кусок жаркого.

— Они были на трибунах. Лайон ни о чем не догадывался, пока не заметил, что все смотрят в том направлении, где сидела Сиси. Потом люди начали вставать с мест, а Габри подошел к нему и сказал, что произошел несчастный случай.

Он вдруг понял, что говорит о Габри так, как будто Рене-Мари была с ним знакома. Хотя, похоже, она чувствовала то же самое.

— А их дочь? Кажется, ты говорил, что ее зовут Кри? Кому пришло в голову назвать ребенка Кри? Представляю, как она из-за этого страдает. Несчастный ребенок.

— Гораздо более несчастный, чем ты думаешь. Она явно нездорова. Во-первых, она совершенно апатична, как будто постоянно находится в ступоре. А во-вторых, она просто необъятных размеров. В ней не меньше двадцати пяти-тридцати килограммов лишнего веса, и это в двенадцать или тринадцать лет. Лайон не смог точно вспомнить, сколько лет его дочери.

— Толстый человек необязательно несчастен, Арман. По крайней мере, я надеюсь, что это не так.

— Ты права. Но дело не только в этом. У меня возникло ощущение, что у нее полностью нарушена связь с внешним миром. И еще одна деталь. Когда Лайон описывал события, произошедшие после убийства, он говорил о лежащей на снегу Сиси, о том, как спасатели пытались привести ее в чувство, но не мог сказать, где находилась в это время его дочь.

— Ты хочешь сказать, что он не пытался ее разыскать? — Вилка Рене-Мари застыла на полдороге ко рту. От изумления она совсем забыла о еде.

Гамаш кивнул.

— Какой гнусный человек! — сказала Рене-Мари.

Старшему инспектору было трудно не согласиться с женой, и он пытался понять, почему ему так не хочется этого делать.

Возможно, признай он этот факт, все было бы слишком просто. Возможно, он не хотел, чтобы разгадка этого преступления оказалась столь тривиальной — униженный и отвергнутый муж-рогоносец убивает свою эгоистичную жену. Возможно, такое решение было слишком простым для великого Армана Гамаша.

— Это все твое самолюбие, — сказала Рене-Мари, как будто прочитав его мысли.