Сидим, курим... Болтовня брюнетки - Маша Царева Страница 35

— Все-таки она изменилась, — говорит наконец Маринка, — а ведь так мало времени прошло.

— Скоро будет считать нас лохушками, — мрачно подхватила я, — или вообще перестанет иметь с нами дело.

— А ведь я с ней уже пять лет дружу, — вздохнула Марина. — С тех пор как приехала в Москву почти сразу же с Ленкой познакомилась. Уж не знаю, на какой почве мы спелись…

— Расслабься. Наверное, так часто бывает: девушка выгодно выходит замуж, и ей кажется, что бывшие подружки стали ей малы.

— Да, — серьезно кивнула Марина, — я так уже одну потеряла. Вроде нормальная девчонка была, сто раз снимались вместе. А потом… Нет, ее даже замуж не взяли, просто записали в любовницы, свозили пару раз на Кубу, сняли квартиру. И все — как отрезало. Я ей первое время пробовала звонить. Думала, что раз она выбилась вперед, то и меня за собой подтянет.

— Ага, — от Маринкиной наивности, не сопоставимой ни с городскими джунглями Москвы в целом, ни с ее профессией в частности, меня всегда пробирал смех с нотами легкой грустинки.

— В конце концов она мне так прямо сказала: я теперь, Мариночка, птица другого полета.

— Проститутского, — уточнила я.

— Глаш… А тебе Пупсик нравится?

— Издеваешься? — усмехнулась я. — Просто тащусь от его залысин и от трясущегося живота. Это так возбуждает.

Ее смех веселым не был.

— Ну ладно, прекрати. Ленка-то наша подруга, нельзя так. Но вот я тоже иногда думаю: неужели деньги так много для нее значат, что она с таким… Она ведь плевать всегда хотела на весь этот lifestyle! Ей было все равно, во что одеваться, что есть, где жить. Лишь бы было весело! Неужели — все? Неужели это навсегда? И все теперь будет по-другому? И однажды Ленка со своим идиотским смешком скажет, что нам в ее новой гламурной жизни больше места нет?

Сидим, курим…

Len'a (crazy) тарахтит без умолку, я не успеваю проследить за ходом ее хаотично рвущейся мысли.

А получилось так: из-за накопившихся домашних дел я решила не выходить на работу. Вымыть полы, собрать пакет в химчистку и пакет в ремонт обуви, протереть окна, приготовить что-нибудь, чтобы на целую неделю хватило, например гороховый суп.

Из намеченного я успела только замочить половую тряпку в ведре — неожиданно пропиликал домофон, и выяснилось, что внизу перетаптывается запыхавшаяся Len'a (crazy), которой вдруг приспичило со мною пообщаться.

Пришлось ее впустить.

Открыв дверь, я глазам своим не поверила — подруга выглядела ужасно. Я уже и забыла Лену старого образца. Привыкла к огламуренному варианту, который считал дурным тоном появиться на людях с облупившимся на мизинчике лаком. А тут…

Ее коротко подстриженные волосы торчали в разные стороны, как у тифозной вороны. Нос блестел, тушь размазалась, подводка на глазах лежала неровно. Одета она была кое-как — свитер в катышках и мятые велюровые спортивные штаны.

— Как хорошо, что ты оказалась дома! — вместо приветствия воскликнула она. — Если бы тебя не было, я бы умерла! Я и выпить с собой захватила. — Она помахала у меня перед носом полупустой бутылью с виски двенадцатилетней выдержки (наверняка украденной из Пупсиковых бездонных запасов).

Только в тот момент я заметила, что она в тапочках, которые еще несколько часов назад, видимо, были нежно-розовыми.

— Что случилось? — ужаснулась я, пропуская ее в комнату. — Тебя выгнал Пупсик?!

— Если бы, — Лена плюхнулась на диван и отпила виски прямо из горлышка, при этом даже не поморщившись. — Честное слово, мне было бы легче. Нет, все на мази, вчера выбирали лимузин. Пупсик хочет золотой. А таких в Москве нет. Что за скандал он устроил! Видимо, придется перекрашивать. Кстати, я вчера ему изменила.

Все это она выпалила на одном дыхании, так что я все еще осмысливала идею о перекрашивании лимузина, когда до меня вдруг дошел смысл последней фразы.

— Да ты что?! — Я метнулась к буфету за бокалом: — Плесни-ка и мне.

Лена послушно наклонила бутыль.

— Да, вот так, — кивнула она, — не могу больше.

— У вас что-то произошло? Или… Ты его разлюбила?

Она посмотрела на меня удивленно и даже, как мне показалось, слегка презрительно.

— Раз-лю-би-ла? — по слогам произнесла она. — Хочешь сказать, что я когда-нибудь была в него влюблена? Хочешь сказать, что в такого мужика вообще можно влюбиться?… Я никогда его не любила и больше так жить не могу. — Ее голос задрожал, а вместе с ним и нижняя губа.

Почувствовав приближение истерики, я решила ее отвлечь.

— Сначала расскажи, с кем изменила.

— Он музыкант, очень секси, — с готовностью откликнулась Len'a (crazy), — мы познакомились в баре, в каком уже не помню. Мне надо было убить время между маникюром и массажисткой, ну я и зашла в первый попавшийся бар выпить глинтвейна. Ты же знаешь, как я люблю глинтвейн.

— Можно сразу к делу перейти?

— Ну вот, зашла в бар, а там он. С длинными волосами. В джинсах и мотоциклетной куртке. Накачанный, все дела. Красивый. Причем никакой инициативы с моей стороны не было. Поверь, я бы просто полюбовалась, выпила свой глинтвейн и отчалила бы. Но он вдруг посмотрел на меня и улыбнулся. А потом написал на салфетке: «Поцелуемся?» — и передал через официанта. Я подумала — надо же, какой оригинальный. Подошла к нему и поцеловала.

Я поперхнулась виски. Все истории Len'ы (crazy) напоминают дурные пантомимы с закадровым смехом в самых несмешных местах.

— Скажи, а если бы он написал на салфетке — «Трахнемся?», ты бы тоже подумала, что он оригинальный, и поманила бы его в туалет?

— Собственно, в туалете мы в итоге и оказались, — невозмутимо продолжила Len'a (crazy), — ну а потом еще и в гардеробе. И это было… потрясающе!

Ох уж эта ее мордашка с округленными глазами, распахнутым ртом и разрумянившимися щеками — такая знакомая, но давно забытая. В последнее время Ленкино лицо все больше походило на маску — красивую с правильными чертами и безупречным макияжем.

— И что теперь? — рискнула спросить я.

И тогда Len'a (crazy) расплакалась. Внезапно и горько. Уронив растрепанную голову на чумазые руки.

Я пересела к ней на диван. Поколебавшись, похлопала ее по плечу, пробормотала что-то успокоительное.

— Что же мне делать? Что? — всхлипывала она. — Я живу не своей жизнью. Я перестала быть самой собой, понимаешь, Глашка? Когда я встретила этого музыканта, то вспомнила, какая я есть на самом деле! Помнишь, как мы с тобой зажигали?

Я сдержанно кивнула.

— А теперь в моей жизни нет ничего, кроме версаче-хреначе и кокаина. Пупсик опостылел, и я все чаще вру по вечерам, что у меня раскалывается голова. Или еще хитрее делаю — запираюсь в ванной с журналами и жду, когда он уснет. Потом выползаю, как мышка, и укладываюсь рядом. Лишь бы он не начал приставать. Эти его пухлые пальчики на моей груди… — Ее плечи передернулись.