И весь ее джаз… - Иосиф Гольман Страница 35

Все было гораздо хуже с отношением к легальности, закону, общественному устройству.

Вот здесь мировоззрение профессора претерпело существенные изменения, особенно в последние годы.

Так, он всегда был склонен жить по законам. Его б воля — платил бы все налоги.

Но, став бизнесменом, столкнулся с тем, что платить положенные налоги было просто нельзя. Ибо сразу — и бесповоротно! — выпадаешь из рынка. Двадцать лет бизнес в России обналичивает деньги, чтобы не платить НДС и налог на прибыль. И двадцать лет никто не может этого запретить? Да в три дня могут. Но не запрещают. Почему? Ответ у профессора экономики был только один. Потому что это — самый удобный вариант пиления государственных денег. А потому можно терпеть мелкие проделки мелких бизнесменов. Лишь бы крупные, неразделимые с государством, могли проворачивать свои большие дела.

Понимание ситуации сильно меняло взгляды на жизнь. Получалось, что прежняя парадигма — уважать закон — стала невыгодной. Да и небезопасной.

Даже если ты выдержишь экономически, безопасности это не добавит. Потому что избирательная судебная система все равно будет судить не по закону. А по политической целесообразности либо вообще по принципу «кто больше занесет».

Уважающий же закон просто не сможет занести больше. Во-первых, потому что не заработает. А во-вторых — невозможно одновременно уважать закон и «заносить» судье.

Дальше шло самое неприятное.

Ефим, образованный математик, понимал, что система, вертикально коррумпированная и построенная без реальной оппозиции, математически обречена. Первое же падение цены на нефть это покажет. Тихое соглашение власти с народом — «власть и большие деньги нам — личные свободы и достаточные деньги вам» — будет мгновенно порвано в клочья.

А что дальше? Нынешние властители хотя бы предсказуемы, и их деятельность объяснима. А как разумно объяснить деятельность Петра Великого или не менее великого Сталина?

Сказки про модернизацию страны давно не катят. Папенька Петра, царь Алексей Михайлович, не проливал реки крови, а для Родины сделал не меньше. И Америка, столь ненавидимая гиперпатриотами, создала те же бомбы и ракеты, не засаживая половину своих граждан в ГУЛаг.

Главный же вопрос можно сформулировать так: какой смысл в создании и сохранении Великой империи для населяющих ее голодных рабов?

Например, профессора долго мучала коллизия с Наполеоном. Конечно, дубина народной войны. Конечно, великий дух русского народа. Однако, если бы Наполеону повезло больше, то рабство в России было бы отменено на полвека раньше. Причем ни о какой оккупации России речи бы идти не могло. Максимум — сменилось бы имя царя, и то вряд ли — Бонапарт испытывал глубокий пиетет по отношению к Александру.

Как ученый, Ефим Аркадьевич все понимал. Но как россиянин — наверное, сам бы пошел в партизаны.

Короче, сегодняшняя власть казалась Береславскому довольно неприятной. Да только сменить ее может власть, гораздо более неприятная — идеологизированная и кровавая.

Нынешняя же элита, похоже, настолько уверовала в свою вечность и незыблемость, что цепь ее ошибок постепенно становилась необратимой. В итоге средний, производящий и думающий класс отторгался. А маргиналы и представители Средних веков приближались. Как будто, случись что, не они первые пойдут вешать на столбах своих вчерашних благодетелей.

Впрочем, профессор политику не любил, как и всякое неблагодарное и, в конечном счете, бессмысленное дело.

Просто он сделал для себя некие выводы.

А именно: сражаться он будет прежде всего на стороне своей семьи и своих друзей. Оставаясь в рамках своего понимания чести и порядочности.

Причем в этом понимании красть — ни у государства, ни у частных лиц — было нельзя. А продать контрафактную черную икру — можно.

Лезть в прямой криминал — нельзя. А партнерствовать с бандитом — можно. Использовать насилие ради обогащения — нельзя. А уничтожить врага ради спасения своих близких — можно.

Далее по списку.

И список этот сильно отличался от такого же, но составленного лет двадцать назад.

К сожалению или к счастью — Береславский затруднялся ответить.

Они нагулялись и потихоньку двигались к дому.

Ефим похвастался своими находками, Наталья — своими.

Когда она достала главный чудо-гриб, супруг чуть зубами не заскрежетал:

— Это — мой! Отдай! Это тебе Пупс принес!

— Да бери! — Жена со смехом отдала ему драгоценную находку.

Ефим схватил гриб и даже в корзинку не клал, держал в руке, бросая презрительные взгляды на предателя Пупса.

У задней калитки своего дома заметил человека.

Он явно кого-то ждал.

Наташка тоже заметила, с тревогой посмотрела на мужа. Что-то вокруг нее происходило, непонятное и неприятное одновременно.

Ефим сжал в кармане финку.

Да, двадцать лет назад сложно было предположить, что он способен использовать нож не в домашних целях.

Что ж, какова жизнь, таковы и песни.

Человек обернулся и Береславский узнал недавнего знакомца, Джаму.

Вынул из кармана руку, поздоровался с гостем.

Вошли в дом.

Наталья приготовила крепкий чай и занялась грибами.

Джама с Ефимом устроились в кабинете.

— Я ведь тогда случайно к вам подошел, — сказал Джама. — Услышал музыку.

— По-моему, тебе не только музыка понравилась, — ухмыльнулся Береславский.

— Так сильно заметно было, да? — смутился Джама.

— Прямо как объявление на груди, — подтвердил профессор.

— Ну и хорошо, — вдруг перестал смущаться гость. — Пусть все будет открыто. И у нас с вами тоже.

— Давай открыто, — согласился хозяин. Джама был ему симпатичен, хотя доверие к милиции-полиции у профессора за последние годы тоже сильно поколебалось.

— Я бы вас все равно нашел. Сначала Машеньку, по катеру. А потом вас — Маша сказала, что катером теперь вы занимаетесь.

— Больше она ничего не сказала? — уточнил профессор.

— Вы про икру имеете в виду? — улыбнулся Джама. Улыбка у него была хорошая. — Нет, про икру ничего не сказала.

«Молодец, Машка, — подумал Береславский. — Умеет держать язык за зубами». А вслух спросил:

— Вы хотите мне что-то предложить? Или спросить о чем-то?

— Я не думаю, что вы откровенно мне ответите. Вы же меня пока не знаете.

— Верно, — согласился хозяин.

— Поэтому я только предупредить вас хочу. За икрой еще один гражданин может прийти. А может, приходил уже. — Джама остро взглянул в ничего не выражающие глаза профессора.