Все еще будет - Афанасия Уфимцева Страница 35

Пока Николай Петрович говорил, Маргарита всеми силами сдерживала себя, чтобы по привычке не брякнуть чего лишнего. От титанических усилий налилась нервным багрянцем. Но, к сожалению, в силу порывистости характера не удержалась и, безнадежно махнув рукой, начала – подобно библейской валаамовой ослице:

– Томмазо Кампанелла, папа, сидел в тюрьме за организацию восстания, а Город Солнца он написал, когда попал в тюрьму. Возможно, во многом благодаря тому, что попал тюрьму. Кроме того, я просто уверена, что взгляды Ивана Григорьевича бесконечно далеки от мировоззрения Кампанеллы, приверженца общества тоталитарного. Чего стоит одна лишь идея Кампанеллы подвергать смертной казни тех, кто начал бы румянить лицо или стал носить обувь на высоких каблуках. А его задумка передавать бесплодных женщин в общее пользование еще чудовищнее.

Николай Петрович набычился: раздраженно шевельнул бровью, на лбу надулась жила. Ужас как не любил, когда его поправляли. А тем паче, когда уличали в незнании предмета. Не прощал такого никому, даже своей кровиночке – единственной дочери. В какой-то момент даже грешным делом пожалел, что так вложился в ее образование. Дошло до того, что в сердцах про себя обозвал ее начетчицей, поднаторевшей в словопрениях. И то сказать: буква учит, буква же и портит.

Прочувствовав, что тему про Кампанеллу лучше не развивать, Маргарита переключилась на Иноземцева.

– А что касается Ивана Григорьевича, он сильный человек, – продолжила она спокойно, усилием воли стерев с лица ненужные эмоции. – Я ни минуты не сомневаюсь в том, что он выстоит. Пускай он не хитрее своих врагов – видимых и тайных, не изворотливее их и не разумнее, как ты говоришь. Но он, безусловно, умнее. И он не карась-идеалист, каким ты его представляешь. Я просто не знаю человека более деятельного и решительного. Да, он неразумен в твоем понимании этого слова. Но мир перестал бы развиваться, если бы кругом были одни лишь разумные люди. Мне иногда кажется, что я сама неразумная. Возможно, Иноземцев неидеален и совершил какие-то неведомые мне ошибки, но я бы просто мечтала стать хоть чуточку похожей на него.

Маргарита осеклась. Ей показалось, что она наговорила лишнего. Николай Петрович не отказал себе в удовольствии деликатно отреагировать:

– Я одного не пойму, доченька. Что-то ты стала больно рьяно защищать Ивана Григорьевича. Помнится, совсем недавно я с трудом сдерживал твои критические выпады в его адрес. Воистину, чтобы ты стала относиться к человеку положительно, нужно начать его поносить. Соглашусь: было время, когда я весьма близоруко превозносил заслуги Иноземцева, забыв о вековой народной мудрости. А мудрость эта до боли проста: от трудов праведных не стяжать палат каменных. Вот, собственно, и все. Дальше размышляй сама.

Трудно сказать, к каким еще умозаключениям пришел бы Николай Петрович, если бы не раздался решительный стук в дверь. Не удержался, съехидничал (слава Богу, не слишком громко):

– Кто стучится сильно так? – Это я, Иван-дурак.

В этот момент дверь отворилась, а там Иван Григорьевич Иноземцев собственной персоной. Как говорится, легок на помине. Николай Петрович от такого несчастливого совпадения стушевался, занервничал. Трудно предположить, как бы выпутался из этой щекотливой ситуации (а вдруг все-таки Иноземцев расслышал его эскапады?), если бы не зазвонил спасительный телефон. Вовремя и весьма кстати.

Проходя через комнату, чтобы поздороваться с Николаем Петровичем, Иван незаметно на мгновение сжал ладошку Маргариты. От этого касания обожгло, как пламенем. Она физически ощущала, как предательский огонь побежал вверх по руке и обдал своим жаром щеки. Пришлось отвернуться. Профессор лишь сухо кивнул Иноземцеву, виновато указывая глазами на телефонную трубку, прижатую к уху. Судя по всему, разговор был приватный. Конфузливо улыбнувшись, Николай Петрович проследовал в кабинет, не забыв плотно прикрыть за собой дверь.

Может быть, при других обстоятельствах сухость профессора и расстроила бы Ивана Иноземцева, но только не в этот день. Напрочь позабыв про осторожность, он всем телом подался к Маргарите и в ту же секунду припал к ее рту своими горячими губами. Его поцелуй становился все более безрассудным, он все ближе прижимал к себе окончательно побагровевшую Маргариту, полностью теряя контроль над ситуацией. Даже и ухом не повел, когда протяжно заскрипела несмазанная дверь.

В ужасе Маргарита отпрянула от Ивана, пытаясь высвободиться из его объятий. Но уже в следующее мгновение она весело смеялась, указывая озадаченному Ване на причину ее беспокойства: в гостиную из прихожей пробрался Бобик.

Губы Ивана поспешили раздвинуться в улыбку.

Слава Богу, Николай Петрович любил поболтать по телефону. Бросив взгляд на закрытую дверь в кабинет, Иван вдруг стукнул себя ладонью по лбу, будто о чем-то вспомнив:

– Как же я мог забыть, – тихо заговорил он, наклоняясь, чтобы достать из кожаного портфеля небольшую белую коробку, украшенную китайскими иероглифами. – Купил тебе в подарок, на «Сотбис».

Маргарита оцепенела от неожиданности. Ваня понимающе улыбнулся и сам открыл крышку. На свой подарок не смотрел – ему было важно впечатление, которое он произвел на Маргариту. У нее же оцепенение сменилось полнейшим параличом:

– Ведь это же настоящая цинская ваза. И какая! На ней не простой дракон, а императорский. Посмотри: пять когтей на каждой из четырех лап, – прошептала она, дрожащей рукой поворачивая драгоценную вазу. – За незаконное использование пятипальцевого дракона наказывали как за измену не только преступника, но и весь его клан. И фон желтый, тоже императорский.

Сомнений быть не могло. У нее в руках драгоценная фарфоровая ваза времен династии Цин. Аккуратно перевернула вазу, посмотрела на донышко: все верно – марка династии Цин, точнее, императора Цяньлуна. Лучшие времена для китайского фарфора.

– Ай, какой ты добрый, – вырвалось у нее (Иван зря расплылся в самодовольной улыбке – комплимент предназначался дракону). – Основное качество китайского дракона – доброжелательность. (Эти пояснения уже предназначались Ивану.) В отличие от западного – коварного, злого и многоголового, как наш Змей-Горыныч. Ты только посмотри, какие у него рожки на голове, он ими слышит. (Иван же ничего не слышал, он с восхищением поедал взглядом любимую.) А чешуйки! Их ровно сто семнадцать – можешь не проверять. Восемьдесят одна янская и тридцать шесть иньских. Оба числа, что важно, кратны девяти. И вообще – четные числа иньские, а нечетные – янские.

– Я рад, что тебе понравилось, – ласково прервал ее Иван.

– Понравилось? – встрепенулась Маргарита. – Да ты просто с ума сошел! Мне просто страшно подумать, сколько ты заплатил. Особенно сейчас, когда все так непросто. Даже не представляю, где буду это хранить.

– Я купил вазу два месяца назад – тогда мои дела обстояли куда лучше. Она просто очень долго ехала. Я думаю, ты можешь спокойно поставить ее в спальню. У нас в городе нет охотников за китайскими вазами.

Их разговор прервало шарканье домашних туфлей Николая Петровича. Маргарита быстро прошмыгнула к себе с комнату. Вместе с вазой. От греха подальше.