Никто не выживет в одиночку - Маргарет Мадзантини Страница 35

Делия внимательно слушала то, что говорил доктор, теперь она пробует. Они все встали там, обступили куклу, положенную на стол. Всего лишь кусок розовой резины, но производит сильное впечатление.

«Во-первых, необходимо вынести ребенка из зоны опасности, могут произойти еще обрушения…» — говорит врач-доброволец.

Надо подойти и проделать всю последовательность. Сначала позвать: «Эй, ребенок», потом ущипнуть его сзади за шею, чтобы посмотреть, есть ли реакция. Потом положить его на ровную поверхность, голову чуть запрокинуть по отношению к туловищу, чтобы язык не запал и не перекрыл дыхательные пути. Потом наклониться, щекой почти касаясь его рта, а глазом контролируя грудную клетку, есть ли дыхание.

«И будем надеяться, на хрен, что оно есть».

Иначе придется продолжать способом «рот в рот».

Выпускница медицинского факультета, которая безвозмездно проводит занятия первой помощи по школам, миловидная девушка с шапкой коротких черных волос и чудаковатым лицом — нельзя понять, добрая она или злая. Как будто сошла с экрана из фильма Тима Бертона, какая-нибудь черная Белоснежка. Гаэтано смотрит на нее и думает, что никогда не дал бы ей эту роль на телевидении.

Девушка передает кусок марли Делии, что необходимо для защиты от микробов, потому что кто знает, сколько людей прикасалось ртом к этим самым куклам.

Делия наклоняется, открывает рот. Ей надо раскрыть его пошире, чтобы охватить губы псевдомладенца.

Испытывает порыв стыда от того, что так широко раскрывает рот, что прижимается к этой кукле перед другими.

Ей кажется, в этом есть что-то непристойное или, по крайней мере, грустное.

Нажимает пять раз, как сказала доктор, медленно. Проверяет, чтобы грудь имитатора надулась. Отпускает резиновый нос, потом снова начинает вдувать воздух.

Выполняет все очень хорошо, даже проводит сердечный массаж. Надавливает энергично, не сгибая руки в локтях.

Затем подходит очередь одного из немногих присутствующих здесь отцов. Мужчина в костюме с галстуком, вымокший под дождем. Он опоздал, извинился: пришел из офиса. Делия вдохнула запах промокшей ткани. Мужчина подал руку жене, которая была беременная, и Делия почувствовала острую боль внутри живота. Больше она не могла уже следить за уроком. Следила за этой парой. Он был таким внимательным. Пристально смотрел на доктора, несколько раз перебил ее — очень вежливо, задав вполне осмысленные вопросы. Когда подошла его очередь, он приблизился к кукле, сосредоточенный, словно речь шла действительно о живом ребенке.

Мужчина нигде не ошибся, проговорил все этапы вслух, используя соответствующие медицинские термины. Наклонился и, зажав резиновые ноздри, вдувал воздух в нужном темпе.

Гаэтано мучился уже довольно продолжительное время. Он забывал, что надо делать, стеснялся объяснять свои действия вслух, был невнимателен, как в школе.

У него были очень сильные руки — недаром он подтягивался дома на перекладине. Он был одним из немногих среди присутствующих, кто мог бы сделать сердечный массаж, и рассчитывал на это. Выпускница медицинского факультета сделала ему замечание:

«Вы забыли положить голову в правильное положение. Так воздух не будет поступать».

«Точно, ну ладно…»

Кое-как приподнял голову имитатора. Прижал губы к резине спокойно, без проблем, слишком сильно вдувал. Посмеивался:

«Так я ему все легкие выдую…»

Они ушли, зашли в бар рядом с парком, где воняло псиной. Устали — ведь провели там все утро. Проделали искусственное дыхание сперва новорожденному, потом и почти взрослому ребенку.

«Было интересно».

«Было кошмарно».

Он прямо впился в круассан, продолжая говорить с набитым ртом.

«Вся эта последовательность действий… ни хрена не помню, что за чем…»

«Кто-нибудь из нас двоих должен уметь спасти жизнь ребенку…»

«Я не смогу никого спасти. Лучше «скорую» вызвать… А еще лучше, чтобы он сам вызвал…»

Папаша в галстуке тоже вошел в бар и теперь улыбался, положив руку на плечо жены. Они выглядели как обычная пара: она не накрашена, волосы собраны в хвост, в резиновых сапогах с разноцветными грибами, он в дождевике. Делия посмотрела на них, особо не задерживая взгляда, не разглядывая их.

Гаэ говорил ей:

«У тебя прекрасно получилось».

Делия вскинула глаза, чтобы тут же снова опустить их, уставившись на металлическую стойку с пролитым кофе.

«Нет, у меня руки слабые».

Гаэтано оставил недопитой полчашки капучино. Пока закуривал сигарету, выйдя на улицу, слишком громко сказал:

«Тебе что, понравился тот промокший хрен?»

«Мне он показался серьезным человеком».

«Неуверенный в себе кретин… да еще с этаким баритоном…»

«Заботливый отец… У него дети, и он вполне разумно хочет суметь в случае чего прийти им на помощь».

«Да он обосрется со страху…»

«А ты что сделаешь?»

«Тоже обосрусь… Но я хотя бы не строю из себя идиота. Ему хотелось переспать с докторшей, я тебе точно говорю. Он так пялился на нее, пока сосал этот хренов имитатор…»

«Ты кроме секса ни о чем другом не думаешь!»

«Это не я, весь мир думает об этом. А я всего лишь часть мира».

«Ты всегда принижаешь людей, их усилия».

«Да какие усилия, Делия… Ты думаешь, он делал что-то серьезное?»

«Думаю, да. Делал все возможное, стараясь уважать людей… своих детей… жену».

«Да ты видела его жену-то?»

«Симпатичная женщина».

«Симпатичная? На грани самоубийства».

«Ну почему другие всегда хуже нас? Почему ты не можешь представить, что они, наоборот, много лучше нас, сильнее любят друг друга… с большим вниманием относятся в жизни к другим…»

«Я что, не такой внимательный?»

«Нет. Можно сказать, нет».

Он шел через небольшой сквер, настроенный враждебно, раздосадованный плохой погодой и собаками, впереди Делии. Они прошли еще немного, стараясь не наступить на собачье дерьмо. Он обернулся.

«Ты меня больше не любишь».

Она попыталась придумать какой-никакой ответ… посредственный, как и все остальное здесь. Подслащивая горе слипшимся сахаром. Он ткнул в нее пальцем. Лицо мрачное, без всякой надежды.

«Ты стала неискренней!»

Делия начинала краситься в машине перед тем, как отвезти Нико в садик. Останавливалась подальше, у бара, включала аварийку и накладывала румяна на бледные щеки.

В голове ее возник тот мужчина, муж другой. Более уродливой, менее ухоженной, чем она сама, но, похоже, намного более счастливой.