Тайная помолвка - Вера Крыжановская Страница 34

Расстояние до их дома было небольшое, минуту спустя карета остановилась, и лакей отворил дверцы. Рауль выпрыгнул из экипажа и хотел сам помочь выйти своей молодой жене, но едва Валерия ступила на подножку, как ее глаза закрылись и она упала бы без чувств на мостовую, если бы Рауль не поддержал ее. В страшном испуге он поднял ее на руки и, приказав позвать скорей доктора, отнес в спальню и положил в постель. С помощью Марты и Элизы, уже приехавших со всеми вещами, он подал первую помощь жене, все еще находившейся в обмороке. Дрожащими руками он смачивал ей виски, растирал ее застывшие ноги и, наконец, в отчаянии послал слугу сообщить Антуанетте о случившемся. Бледные и встревоженные Рудольф с женой явились почти в одно время с доктором, который объявил, что причина болезни – простуда, осложнившаяся нервным расстройством, и что он не может сказать, какие будут еще последствия. Рауль был в отчаянии. Граф старался его успокоить и увел из спальни под предлогом, что присутствие их может мешать Антуанетте привести в исполнение предписание доктора, в действительности же потому, что когда Валерия открыла глаза, ее блуждающий лихорадочный взгляд заставил бояться бреда, который мог выдать мужу истинную причину болезни. Но все сошло благополучнее, чем можно было ожидать. Благодаря действию прописанного лекарства, Валерия уснула и когда проснулась довольно поздно на другой день, то была уже в полном сознании и чувствовала себя лишь разбитой от усталости. При виде Рауля, с тревогой склонившегося над ней, а он вместе с Антуанеттой провел ночь у ее постели, краска стыда выступила на ее щеках, она осознала, как много виновата перед мужем, который любил ее такой чистой и преданной любовью. Под впечатлением этого упрека совести она обняла руками шею Рауля и привлекла его к себе.

– Мой милый, добрый Рауль, – тихо сказала она, – прости, что я напугала тебя, я чувствую себя почти хорошо.

Доктор тоже был доволен состоянием больной, объявил, что всякая опасность миновала и что через две недели спокойствия и отдыха молодая княгиня будет совершенно здорова. Но нельзя было и думать о путешествии, чему Валерия очень обрадовалась. Путешествовать ей вовсе не хотелось. Ее душа и тело нуждались в отдыхе.

Она честно старалась загладить свою вину перед Раулем; со всей энергией, на которую только была способна, отталкивала от себя образ Самуила, гнала всякое о нем воспоминание и была нежна и ласкова с мужем, который с беспредельной любовью ходил за ней, стараясь угадывать малейшее ее желание. Поправилась она быстро, и лишь бледность ее напоминала о страшном событии.

Графиня с мужем могли только поздравить себя, что счастливо отделались, и часто навещали больную. Но когда они рассказали случившееся перед свадьбой старому графу, тот вскипел. Безумная страсть Самуила, пытавшегося утопить Валерию, еще более усилила его ненависть к Мейеру.

Ни разу ему не пришла на ум мысль осудить безумную неосторожность дочери. В его глазах во всем виноват был «каналья-Мейер». По этому случаю он чуть было не поссорился с бароном Маврикием, осмелившимся сказать, что виновата Валерия и что в положении Самуила каждый страстно влюбленный молодой человек поступил бы так же.

Как-то после обеда, недели две спустя после свадьбы Валерии, Рудольф с женой отправились провести вечер к товарищу графа, который жил за городом. Погода стояла ясная, и прогулка доставляла громадное удовольствие. Ехать им пришлось через отдаленное предместье, в глухих и обыкновенно пустынных улицах которого теперь замечалось оживление, слышался говор толпы, мелькали характерные лица и засаленные лапсердаки евреев, густыми массами теснившихся вокруг большого каменного здания. Вереница щегольских экипажей загораживала дорогу проезжающим.

– Что значит это стечение евреев? – спросил у городского сержанта Рудольф, карета которого поневоле должна была остановиться.

– Ваше сиятельство, сегодня богатая свадьба в синагоге, – почтительно отвечал сержант, так как молодой граф Маркош был довольно известен в Пеште. – Банкир, миллионер Мейер, женится на дочери биржевого маклера Зильберштейна, а так как по этому случаю раздают большие подаяния, то и собралось много народу. Я сейчас расчищу проезд для вашего экипажа. Впрочем, венчание кончилось и выходят.

Онемев от удивления, Рудольф и Антуанетта взглянули на подъезд синагоги, из которой вышел молодой человек во фраке и белом галстуке под руку с молодой девушкой в белом атласном платье с длинной кружевной вуалью.

Новобрачные сели в карету, запряженную прекрасными белыми лошадьми. Толпа слегка раздвинулась, и минуту спустя экипаж молодых очутился рядом с коляской графа.

То был Самуил. Его мрачное и суровое лицо было бледно, как восковая маска, но при виде Рудольфа смертельная ненависть сверкнула в его глазах. Затем оба экипажа разъехались в противоположные стороны.

– Он женился! Это невероятно, – проговорила изумленная графиня.

Рудольф хохотал, откинувшись на подушки.

– Великолепно! Вот эпилог драмы, который окончательно заставит очнуться нашу юную княгиню. Он скоро позабыл ее и как истый практичный ростовщик выбрал себе прелестную утешительницу, резкую брюнетку – как полный контраст нашей взбалмошной блондинке. Ха! Ха! Ха! Нет, этот финал бесподобен!!!

– Ты судишь крайне опрометчиво. В поспешной женитьбе Мейера я вижу порыв отчаяния, который доказывает, что теперь более, чем когда-либо, он думает о Валерии. В его глазах бездна душевного страдания, и он ни разу не взглянул на свою красивую жену.

– Я в его глазах видел лишь ненависть. Но вы, женщины, любите все поэтизировать.

– Я не могу разделить твоего презрения, которое ты и твой отец питаете к Самуилу, – неодобрительно возразила Антуанетта. – Употребленный им способ добиться руки Валерии не великодушен, но зато он загладил его, вернул ей твои и отца долговые обязательства, как только заметил, что любим взаимно. Не забывай, ваше и феи слово было ему дано, и на вас лежит тяжкая вина перед этим человеком, которому вы причинили из-за расового предрассудка столько душевных страданий, что не сообразишь всю степень их важности. Во всяком случае, я должна как можно скорее предупредить Валерию об этом событии. Она может случайно узнать об этом в присутствии Рауля и своим неуместным волнением возбудить в нем подозрение.

– Да-да, завтра скажи ей. Рауль идет на дежурство, и Валерия, таким образом, будет иметь достаточно времени, чтобы успокоиться. Весть, что Отелло женился, после попытки утопить свою Дездемону, должна образумить ее. А вот я не могу понять, как, имея красавца мужа, рыцаря до мозга костей, в то же время жалеть какого-то еврея? Недаром говорят, что сердце женщины – это бездонная пропасть всяких несообразностей.

– Ты неисправим, Рудольф. Такой еврей, как Мейер, остается все-таки очаровательным остроумным человеком, вполне достойным любви. А затем, разве сердце справляется с происхождением и даже наружностью человека? Пример налицо. Ты не так классически прекрасен, как Рауль, однако я ни за что на свете не променяла бы тебя на него, предпочитая тебя, какой ты есть. А думаешь, я меньше любила бы тебя, будь ты еврей?