Заложница любви - Оливия Уэдсли Страница 34

Эта мысль сразу прогнала у нее нерешительность и апатию последних дней, все равно как гонит первый резкий порыв холодного зимнего ветра еще оставшиеся засохшие мертвые листья. Апатия исчезла, и к ней снова вернулось воспоминание о том вечере, когда она поняла и приветствовала свою любовь.

Жюльен уезжает, а она теперь свободна!

В первый раз она осознала, что все дороги для нее открыты, что все перегородки исчезли.

Она присела среди подушек.

– Я сейчас напишу записку, а вы пошлите ее с кем-нибудь из прислуги.

– Прекрасно. Значит, вы его увидите? Он будет доволен. Мне показалось, что он очень желает, чтобы вы его приняли…

Сара быстро написала:

«Приходите ко мне ненадолго сегодня вечером, если можете. Я заинтересована известием, которое только что сообщил мне Роберт. Желаю всего хорошего.

С. Д.».

Она запечатала конверт и передала его Роберту.

– Пошлите ко мне Гак, пожалуйста.

Гак пришла и увидала, что Сара стоит перед большим зеркалом. Она повернулась к ней и, улыбаясь, сказала:

– Гак, я чувствую себя еще несколько ослабевшей, но мне хочется встать.

– Хорошо, но только не напрягайте слишком своих сил, – с твердостью ответила Гак. – Торопиться ни к чему, не то вам снова сделается дурно, и тогда нам всем достанется от доктора Лукана.

Туалет Сары совершался поэтому очень медленно. Когда она сошла вниз, держа на одной руке Вильяма, то встретила лакея, который шел доложить ей, что мосье Гиз ожидает в маленькой гостиной.

У нее моментально возникло сильное и нелепое желание повернуть назад в свою комнату и послать ему сказать, что она не может его принять. С минуту она колебалась, но затем устыдилась своей нерешительности.

«Должно быть, я влюблена, если так робею», – подумала она.

Было ли это или нет, но только сердце ее усиленно билось, когда она открыла дверь в гостиную.

Жюльен так быстро подошел к ней, что могло показаться, будто он ждал ее на пороге. На минуту они оба остановились у дверей, страшно сконфуженные и растерянные.

Жюльен сказал каким-то лишенным выражения голосом, что с ее стороны было очень любезно принять его.

Сара отвечала равнодушно, и вслед за тем наступила пауза, во время которой Вильям громко зевнул. Жюльен и Сара оба заговорили с ним. Он угрюмо слушал их; его маленькое собачье сердце страдало и чувствовало себя одиноким; никто не мог заменить ему того, кого он потерял, самого доброго и самого лучшего, которому он принадлежал и кому отдал всю свою собачью любовь.

Но он все же слабо помахал хвостиком и как будто заинтересовался тем, что Сара и Жюльен так горячо разговаривали с ним о нем.

Наконец эта тема разговора истощилась, и тогда Жюльен сказал после небольшой паузы отрывистым тоном:

– Как вам известно, я уезжаю в Тунис. Это будет род легальной политической работы. Надо уладить одно давнишнее дело в пользу правительства, направить другие дела должным образом и добиться согласия бея на нашу земельную программу. Одно тут зависит от другого. Если мы проиграем дело, то потеряем право добиваться удовлетворения наших требований; поэтому мы ни в коем случае не должны проиграть его… Это очень хорошее предложение, которое сделано мне, и (он тут впервые с тех пор, как вошел в комнату, посмотрел ей в глаза)… и я принял его, потому что, пока я не буду в состоянии говорить с вами вполне откровенно, я не могу оставаться тут, где я буду слышать о вас и, может быть, видеть вас постоянно… Это слишком много и слишком мало теперь, когда вы… свободны.

Он не мог отвести глаз от нее и смотрел на нее так, как будто хотел впитать в себя ее образ, запечатлеть его в своем мозгу, ее глаза и губы, завиток ее волос, необычайную белизну ее кожи, которая особенно резко выделялась на мягкой черной шелковой ткани ее платья, в котором она казалась совсем молоденькой девушкой.

В конце концов она должна была встретиться с ним взглядом; она знала, что такой момент наступит и избежать его она не сможет. Он как будто мысленно приказывал ей поднять глаза, и она чувствовала, что должна повиноваться этому безмолвному приказу. Сделав над собой чрезвычайное усилие, она подняла глаза и посмотрела на Жюльена.

Они стояли совсем близко друг к другу, но не поцеловались и лишь просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова и не желая нарушать словами наступившего единения душ. Сара медленно опустила веки, и легкая краска залила ее белое лицо.

Жюльен, стараясь говорить твердым голосом, произнес:

– Сара… помните тот день, так недавно…

Он не мог продолжать, не мог выразить словами ужасное сомнение, которое все бы расстроило. Но его лицо передернулось.

– Я знаю, – сказала она так тихо, что он едва мог расслышать ее голос. – В тот вечер… когда вы пришли… я знала тогда… я не могла говорить вам…

Непринужденность сразу вернулась к нему, и нахлынувшая теплая волна смыла страх и подозрения, державшие в ледяных оковах его сердце. Он весело воскликнул:

– А ведь я думал, что это Кэртон!..

Сара подняла руки с мольбой:

– Прошу вас… прошу вас! Я сказала вам – это была правда. Шарль Кэртон уехал совсем. Когда-нибудь я скажу вам, но только не теперь… не будем вспоминать его!..

Она опять взглянула на него смело и твердо.

Он обнял ее, забыв все на свете в упоении, вызванном прикосновением к ней. Он слышал ее слова, но значение их понял гораздо позднее. Разве теперь могло иметь что-нибудь значение для них, кроме них самих и их любви?

– Это неправда, – прошептал он, склоняясь к ней. Он мог это сказать теперь, потому что знал правду. Его губы коснулись ее шелковистых волос; он вдохнул их аромат, который заставлял сильнее биться его сердце и, точно вино, быстрее обращал кровь в жилах.

– Посмотрите же на меня! – попросил он.

Она тихо подняла голову, и он нагнул свою, тогда губы их встретились и сомкнулись в долгом жарком поцелуе. Пламя страсти пронизало их обоих, давая им новые права друг над другом. Этот поцелуй был выражением долго откладываемого желания, осуществлением мечты и экстазом действительной жизни.

– Моя!.. Моя!..

Это слово заставляло трепетать каждое сердце и делало его робким.

В течение долгих минут они только целовались, затем отошли друг от друга и сели, держась за руки, в полном молчании и спокойствии. Но вдруг он схватил ее и страстно сжал в своих объятиях.

– Так мало времени! – бормотал он, целуя ее волосы, закрытые глаза, грудь. – Я так скоро уезжаю… Скажите мне… скажите! Кровь моего сердца, моя жизнь, все, что живет и чувствует во мне… Я люблю вас! Люблю!

– Я люблю вас! – повторила она.

– Когда вы узнали это, как?

Все эти вопросы имели теперь значение, и надо было получить на них ответ.