Лучше не бывает - Лейни Дайан Рич Страница 34

Увы, такой цели у меня не было. Мне легко давались как точные, так и гуманитарные науки, но не было особых предпочтений. По математике и родному языку я шла блестяще, неплохо справлялась и с факультативными предметами, но ничто не привлекало меня больше остального. Я даже не понимала, чего от меня, в сущности, хотят, почему все время повторяют, что я могу добиться того и этого, достигнуть той и этой высоты. Когда по результатам школьного опроса «Кто из выпускного класса добьется в жизни успеха» я обошла Анни Маги, претендентку на золотую медаль, и снова попала под ливень восхвалений, то так прямо и спросила преподавательницу английского: почему ко мне лезут, почему не оставят в покое?

– Потому что за такими, как ты, будущее, – ответила миссис Никки, заговорщицки мне подмигнув. – Талантами нельзя разбрасываться. Мы хотим гордиться тобой, так что, уж пожалуйста, не разочаруй нас.

Гордиться, ха-ха! Свои лучшие годы я потратила на никчемный брак и в тридцать два не могу похвастаться ничем, вообще ничем. Живу из милости под чужой крышей, прячусь от человека, который мечтает меня убить, а в голове ничего, кроме несуществующей музыки. Интересно, что бы сказала миссис Никки, если бы нам довелось встретиться? Вряд ли бы ей удалось выразить свое разочарование с помощью одних только допустимых в обществе выражений.

Излагая все это на бумаге (так сказать, выражая весь ужас в словах), я пришла к выводу, что существует две точки зрения на ситуацию. Первая: я – неудачник по определению, а значит, все было просто обязано пойти кошке под хвост. Вторая: из страха не оправдать чужих ожиданий я снова и снова бросала в сортир свои шансы, снова и снова спускала воду, пока не смыла без остатка все, чем меня так щедро облагодетельствовала природа.

Короче, спасибо за участие. Победитель уже известен. Это не вы. Собрав всю писанину вместе, в виде «шапки» я добавила такой абзац:

«Добро пожаловать в мою личную страну пророчеств, которые никогда не сбываются. Я снабдила бы вас путеводителем, но, к сожалению, забыла его составить, а если бы и составила, он не стоил бы ломаного гроша. Так что если заблудитесь, выбирайтесь сами».

К тому времени руку у меня ломило до самого плеча, а почерк превратился в неудобочитаемые каракули, но еще нужно было дать моему опусу в письмах название.

Подумав, я вывела на первом чистом листе: «Ванда Лейн, самый бестолковый человек на планете», отложила написанное и отправилась в ванную со своей новой зубной щеткой и опять-таки чужим полотенцем.

Элизабет постучала, когда я выходила из ванной. Даже после прохладного душа все еще слишком взвинченная несколькими часами самокопания, я рывком распахнула дверь и забегала кругами по комнате: там поправила подушку, тут плотнее задвинула ящик, заново уложила содержимое сумки, вываленное на постель в поисках зубной щетки. Такая бурная активность не может не настораживать, поэтому гостья переступила порог не без некоторой опаски. Покончив с уборкой, я сорвала с головы полотенце и принялась яростно сушить волосы.

– А я было собралась устроить тебе разнос за вялость и пассивность, – хмыкнула Элизабет. – Вижу, что опоздала.

Она уселась на единственный стул, а я, оставив наконец в покое волосы, бросила полотенце на груду грязного белья и плюхнулась на постель.

– Извини, что так долго не вылезала отсюда. Чтобы взять себя в руки, требуется время. Но дело уже сдвинулось с мертвой точки – мне гораздо лучше. По крайней мере уже есть кое-какие идеи насчет того, что я делаю не так – оказывается, почти все.

Я тарахтела, как курьерский поезд на предельной скорости. Элизабет слушала с выразительно поднятой бровью.

– Раз дело пошло на лад, думаю, ты уже не против поговорить об Уолтере Бриггсе?

Самый звук этого имени мгновенно лишил меня дара речи. Я думала об Уолтере, думала почти непрерывно, вопреки всем доводам рассудка вплетая его образ в картины воображаемого будущего, но имя так резануло слух, что картины эти лопнули мыльными пузырями, да и из меня самой основательно выпустило пар.

– Я видела его сегодня, – безжалостно продолжала Элизабет. – Он очень встревожен.

– Надеюсь, ты не сказала, что прячешь меня? – спросила я полным подозрения, осипшим голосом (тема нервировала меня отчаянно).

– Нет, конечно, – отмахнулась она. – Сказала только, что мы встретились и поговорили и что у тебя все в порядке.

– Спасибо…

Я откинулась на подушки, ежась и нервно пошевеливая пальцами скрещенных ног, не решаясь встретиться с Элизабет взглядом.

– Ты так и не расскажешь, что между вами произошло?

– Как-нибудь потом, ладно? Сейчас мне некогда. Дел по горло.

– Каких еще дел?

– Не могу найти твои наклейки. Оторвешь еще стопку?

Она кивнула и сразу вышла, а минут через пять вернулась с парой бутылочек диетической колы, пачкой фломастеров и двумя неначатыми стопками наклеек. Зубами стащив колпачок с красного фломастера, невнятно произнесла:

– Ну-ш, приштупим?

– Только я не знаю, как начать, – призналась я.

– Я шама.

Она наконец выплюнула колпачок. С минуту что-то выводила на верхнем листке, потом оторвала его и протянула мне. Там стояло аккуратное «Найти работу».

– С этого и начнем.

Листок занял место над кроватью. Оглядев дело рук своих, Элизабет удовлетворенно кивнула.

– Обрести себя заново – это не шутка. С одной стороны, требуется тщательное планирование, с другой – периодические всплески интуиции, и все это нанизывается на первичную структуру с большой степенью свободы. На этом этапе как раз и выдвигаются всевозможные, порой самые неожиданные задачи по усовершенствованию себя самой.

– У меня нет времени на «всевозможное» и «самое неожиданное», – угрюмо возразила я, чувствуя, как голова пухнет от этих заумных рассуждений.

– Я говорю вообще, в принципе. Когда задачи определены и записаны, дается время на их оценку. Чем больше задач, тем яснее вырисовываются основные тенденции. Затем все их многообразие сводится к десяти жизненно важным. В их совокупности как раз и заключается то, что на самом деле необходимо, над чем стоит работать. Добейся этого – и все! Перед нами новенькая, готовая к жизни Ванда.

Я не без труда захлопнула отвисшую челюсть.

– И ты утверждаешь, что в твоем случае это сработало?

– Ну… я еще в процессе. Хватит разговоров! Давай пиши.

К одиннадцати часам вечера, когда с писаниной было покончено, мы сидели по-турецки на кровати, заваленной скомканной бумагой, и с каким-то благоговейным страхом созерцали стену, испещренную желтыми квадратиками наклеек, которым вроде как полагалось в корне изменить мою жизнь.

– По-моему, я спятила именно тогда, когда позволила себя в это втянуть.

– Если помнишь, мне не нравится слово «спятила».