Вино поцелуев - Вайолет Уинспир Страница 34

— Да, да, я вам сейчас все скажу. Но сначала мне нужно кое-что узнать. Не подумайте, что я задаю все эти вопросы из тщеславия, потому что считаю себя неотразимым покорителем женщин. Каждый раз, когда я прикасаюсь к вам, вы отшатываетесь, словно я хочу вас укусить. Вы так себя ведете со всеми мужчинами или только со мной? И чем это объяснить — тем, что вы видите во мне… что-то незнакомое, чужое, что кажется вам отталкивающим или даже пугающим? Будьте откровенны со мной, сеньорита.

— В данных обстоятельствах, сеньор, думаю, это совершенно не важно. — Говоря это, Лиза нервно схватилась за ворот халатика, словно для того, чтобы скрыть жилку, которая часто билась на шее, выдавая бешеный стук ее сердца. Да, он волнует и пугает ее, но не потому, что она считает его отталкивающим. Сидя сейчас перед ней, с вопросом в глазах, с прядью блестящих черных волос, упавших на лоб, он казался гораздо проще и ближе, чем прежде. Она почувствовала, что он обеспокоен и хочет снять со своих плеч тяжелый груз. Неужели он боится, что она не станет ему сочувствовать, из-за того, что, как ему кажется, он ей несимпатичен?

— Должен вам сказать, что в данной ситуации это очень важно. — И снова в мгновение лицо его стало серьезным и мрачным, и мелкие морщинки в углах глаз сразу стали заметнее. — Я получил письмо от лечащего врача Мадреситы. Он в нем откровенно заявляет, что она не переживет серьезного удара, что у нее очень плохое сердце. А вам известно, так же как и мне, Мадресита настроена в самое ближайшее время своими глазами увидеть, как я веду невесту под венец. Она мучится, ворчит и молится об этом, и вот что я решил: если я не исполню ее волю, она доведет себя беспокойством до могилы. Ее врач предупреждает об этом, и в силу того, что у меня есть ряд преимуществ и я могу предложить женщине титул, замок и жизнь, лишенную трудностей и нужды, я перехожу сразу к делу и предлагаю все это вам, Лиза. Я предлагаю превратить наш маскарад в реальность. Предлагаю вам остаться в Эль-Сефарине и стать моей женой.

Эти его слова оказали на Лизу такое ошеломляющее, такое неожиданное действие, что она совершенно растерялась и не знала, что сказать. Ей оставалось только молча глазеть на него в крайнем изумлении. Сердце ее так отчаянно билось, словно готово было выпрыгнуть из груди. Он, наверное, шутит. В это невозможно поверить. Стать женой Леонардо?! Нелюбимой женой графа де Маркос-Рейеса?

— В-вы что, серьезно?

— Конечно, почему нет? Мужчины женятся каждый день, почему я не могу этого сделать? Почему не на вас, в конце концов?

— Но мы ведь не любим друг друга! Вы… вы мне сказали…

— Разве я вам это сказал? — Голос его стал глуше и опасно тише, словно искушая ее сказать то, что крутилось у нее на языке.

— Вы дали мне понять, сеньор, что у вас есть другая женщина, так что я даже не понимаю, как вы только посмели прийти ко мне и предложить, чтобы я… чтобы я… чтобы мы…

— А для вас так уж невообразимо стать моей женой? — перебил он. — Вы же приехали в Испанию, чтобы изменить свою жизнь. Наверняка вам будет интересно начать жизнь заново в Испании. В Эль-Сефарине все и так считают, что мы уже на пороге свадьбы, так не будем их разочаровывать, сделаем еще один шаг. Неужели вы совершенно не можете представить меня своим мужем?

— Вы не любите меня, сеньор граф, так что скорее это вы должны считать, что мне невозможно стать вашей женой. — Она безудержно зарделась, сказав это, потому что для нее брак значил так много. — Вы мне рассказывали, какой несчастной оказалась жизнь вашей матери, потому что ее выдали замуж по уговору, а не по любви.

— Моя мать, как я потом понял, вообще не была создана для наслаждения земными благами. — Он вперился в Лизу властным, подавляющим взглядом, принуждая ее глядеть ему в глаза, слушать его, чтобы заманить в еще более несносную и лживую сделку.

— Не надо… прошу вас, — взмолилась она. — Я… я не хочу вас слушать! — Как напуганный ребенок, она зажала руками уши. Он тут же вскочил на ноги и, нагнувшись над ней, силой заставил ее разжать уши и, крепко держа ее за руки, сложил их вместе, и она стала похожа на юную просительницу здесь, на бархатной скамейке перед ним.

— Ты совсем не похожа на мою мать, — сказал он, чеканя каждое слово. — Я все это время наблюдал, как ты ходишь по замку, трогаешь каждую вещь — тебе нравится прикасаться к ним, твои чувства будоражит их древность, их необычность. Ты ищешь физического контакта. На днях я видел, как ты зарывала лицо в разогретые на солнце ветки жимолости, будто хотела впитать их тепло и аромат в себя. Ты очень чувственное существо, Лиза, хотя, может быть, сама еще об этом не знаешь. Моя мать на вид была подобна ангелу, но мужчины, глядя на нее, ошибались, думая, что она ждет их прикосновений и знает многое о земных делах. Каждый из нас, детка, жертва собственного биологического существа. Святые женщины могут любить весь мир, но им нужны толстые каменные стены, чтобы оградить себя от физического контакта с ним. Ты не из таких, и я достаточно за тобой наблюдал, чтобы убедиться в этом. И могу доказать тебе прямо сейчас, что ты полна человеческой теплоты, которую жаждешь отдать.

И она, еще совсем невинная, но все-таки кое-что знающая об этой стороне жизни, сразу поняла, что он имеет в виду. Руки ее напряглись, она стала вырываться, но было уже поздно, да и бесполезно. Он окинул ее циничным взглядом и в следующее мгновение рывком поставил на ноги и притянул близко к себе, в свои объятия так, что она не могла вырваться.

От резкого движения полы халатика распахнулись, и ее фигурка в тонком шифоне оказалась прижатой к его телу. Она почувствовала страшное возбуждение, которое прошло по всему телу, сумасшедшее, дикое. Оно пронизало ее, как электрический разряд, у нее перехватило дыхание, и она беспомощно подалась вперед, во власть его губ. Его руки проникли под тонкий шифон и схватили ее тело, гибкое, как ветка ивы, и шелковистое.

В каком-то дальнем уголке сознания мелькнула фраза — говорят, некоторые мужчины могут изнасиловать поцелуем. Когда наконец его губы оторвались от нее, он посмотрел ей в глаза — взгляд этот словно прожигал ее из-под черного покрова ресниц. И Лизе показалось, что вместе с этим поцелуем, сорванным с ее губ, он забрал у нее самое дорогое. Он словно похитил ее невинность, оставив опаленной страшным стыдом от того, что позволила ему поцеловать себя, не пыталась остаться равнодушной к поцелую, сладость которого она ощущала до сих пор; к его прикосновению, отдававшемуся болезненным волнением в ее теле.

Она должна была протестовать и сопротивляться, и, резко выдернув у него свою руку, она замахнулась и услышала звук пощечины, потом почувствовала легкое жжение в пальцах и только тогда поняла, что ударила его по лицу.

Она скорее была рада, чем жалела об этом. Наверное, ему раньше не доводилось получать пощечин. Может быть, теперь он поймет, что она не из тех девиц, которые позволяют обращаться с собой так бесцеремонно и нагло, которые готовы терпеть насильственные поцелуи.

Ее серые глаза вспыхнули, когда он, откинув назад прядь черных волос, а затем сардонически изогнув бровь, коснулся рукой своей щеки.