Луиза Вернье - Розалинда Лейкер Страница 34

— Как умно, — пробормотала Луиза.

Мари дружески взяла ее под руку и повела знакомиться с работницами швейного цеха, по пути объясняя правила и предписания заведения, в котором ей придется работать. Уорт, оставшийся у прилавка, обслуживал клиентку, которая хотела купить накидку и не желала даже смотреть на вещи, сшитые не по его рисункам.

И снова Луиза сидела за швейным столом и работала по двенадцать часов в день. Условия здесь были лучше, чем у мадам Камиллы, и жалованье чуть выше. Более того, здесь ее не подстерегала опасность оказаться на улице, если торговля пойдет на спад, потому что они постоянно шили готовое платье для розничной продажи. К тому же служащим предоставлялся бесплатный обед. Луизе очень бы хотелось, чтобы Катрин работала с ней вместе. Дополнительная пара рук требовалась довольно часто, учитывая, сколько людей теперь было занято изготовлением все возрастающего числа макетов, но Катрин и слушать об этом не желала — она могла, когда хотела, проявлять невероятное упрямство.

— Только не я! Я туда не пойду. Этот твой мсье Уорт — просто профан во всем, что касается моды. Тем, кто быстро достигает высот, потом больнее падать, и его это не минует, уж ты попомни мое слово. И что тогда будет с тобой и со мной? Мы окажемся на улице. Нет, я как работала, так и буду работать у мадам Камиллы, а когда старики Гажелен и Обиге решат, что их чванливым клиенткам уже надоела вся эта дребедень с готовым платьем, я по крайней мере не буду сидеть без работы, пока ты подыщешь себе другое место.

Убедить ее было невозможно. Луиза оставила всякие попытки заставить ее понять, что ее мрачные пророчества не имеют под собой никаких оснований, кроме неприязни к англичанину, единственная вина которого заключалась в том, что когда-то он поселился в комнате, предназначенной Катрин для другого. Луиза была уверена, что Уорт и дальше пойдет в гору.

Хозяева «Гажелена» решили представить некоторые модели Уорта на Всемирной промышленной выставке, которая должна была пройти в Лондоне в Хрустальном дворце по инициативе принца Альберта, супруга английской королевы. Луиза гордилась тем, что ей поручили шить платья для выставки по моделям Уорта. Она еще никогда не видела ничего красивее и оригинальнее, и впервые узнала, что Уорт отдает предпочтение переливчатым тканям, когда оттенки цвета перетекают один в другой, и невозможно различить, что это за цвет — багровый или розовато-лиловый, серый или голубой и так далее. Она наблюдала, как упаковывают платья, и ей очень хотелось тоже поехать в Лондон, чтобы помогать развешивать их на стендах огромного Хрустального дворца.

Двадцать первого июня, через семь недель после открытия Всемирной промышленной выставки, Луиза присутствовала на венчании Мари Вернье и Чарльза Фредерика Уорта. Это была церемония по римско-католическому обряду, и хотя Уорт принадлежал к англиканской церкви и даже не допускал мысли о возможности обращения, он с радостью дал свое согласие на то, чтобы их будущие дети воспитывались в лоне той церкви, чьей преданной прихожанкой была его жена.

Они не раз ссорились из-за ее нежелания демонстрировать наряды покупателям, но у них ни разу не возникло ни малейшего разногласия на религиозной почве. У него были свои особые отношения с Богом, давшим ему талант. Стараясь не посещать массовых служений, он никогда не упускал случая зайти в храм, когда там не было службы, поразмышлять в тишине и одиночестве. Мари же, зная его как человека нравственного во всех отношениях, не имела ни малейших оснований опасаться за его душу.

Уорт и до свадьбы любил ее безумно, но после первой брачной ночи уверился: его жена — божественное создание. Он, всегда боготворивший женщин за их женственный шарм, нашел среди них королеву. Поэтому все, что он создаст в последующем, будет его хвалебным гимном Мари Уорт.

К закрытию Всемирной выставки платья Уорта привлекли внимание огромного числа людей со всех концов света. Жюри подвергло их самой строгой и беспощадной критике за то, что они не имеют ничего общего с существующими тенденциями в моде. Тем не менее из чувства справедливости жюри присудило моделям «Мезон Гажелен» из Франции золотую медаль. Но задолго до того, как закончилось лето 1851 года, из Лондона в Париж стали съезжаться покупатели и торговцы самых разных национальностей, чтобы посмотреть одежду, придуманную этим необычайно одаренным молодым англичанином, сделать заказы на сотни тысяч франков и распространить у себя на родине эту новейшую парижскую моду.

Владельцы «Мезон Гажелен», в конце концов, решились открыть в своих священных владениях ателье. Опустив столь низко планку своего заведения, оба стали опасаться критики давнишних своих клиентов и провели не один час в сомнениях и расчетах. А Уорт, взлетевший на вершину известности, радовался, что теперь наконец-то он сможет реализовать свои планы.

Благодаря своему чутью он в совершенстве научился использовать время, чтобы привести клиента к решению совершить покупку, поэтому его поставили во главе нового отдела по работе с покупателями. Он давно хотел получить эту роль и играл ее с блеском.

Вопреки всем страхам владельцев, жалоб не последовало, и они не только не потеряли клиентов, которыми очень дорожили, но, напротив, количество заказов от этих людей увеличилось.

Мари Уорт пришлось окончательно покинуть безопасный прилавок, за которым она скромно стояла в оригинальных нарядах, придуманных ее мужем. Теперь ее работа состояла только в том, чтобы под взглядом десятков глаз ходить по залу ателье в платьях Уорта перед возбужденными зрителями. Вера в талант мужа и радость за одержанные им победы до какой-то степени облегчали ей моральные мучения, связанные с показом новой одежды, но прежняя застенчивость болезненно давала о себе знать, когда, по его замыслу, ей приходилось появляться из-за резко раздвигаемых занавесей и демонстрировать какое-нибудь платье, сшитое из лучших образцов тех дивных тканей, коими торговала компания.

— Неужели я не могу просто ходить перед ними, как раньше? — возмущалась она перед выходом. — Это мучительное ожидание за занавесками, когда ты дашь сигнал, просто невыносимо.

— Чепуха! — заявлял он, вызывая у нее напрасные подозрения в бесчувственности, хотя он просто был намерен одержать еще одну победу в этой бесконечной битве. — Ты должна поразить их, как внезапно расцветший бутон.

Он неизменно добивался своего, хотя она и продолжала упираться, когда дело доходило до совсем уж причудливых нарядов.

Для Луизы настало лучшее время в ее жизни. Недели и месяцы мелькали с такой же скоростью, с какой она орудовала своей иглой. Знаменательным стал для нее день, когда Уорт, внимательно следивший за ее работой, повысил ее служебный статус, переведя в примерщицы. Он скоро понял, что Луиза обладает редким чутьем, подсказывающим ей, как должно сидеть на женщине задуманное им платье, и тогда без дальнейших проволочек сделал ее своей старшей примерщицей. Он сожалел только, что не сделал этого раньше. С лета 1852 года она стала его правой рукой в примерочных. Одетая в черное шелковое платье, с портновским сантиметром на талии, к которому была прикреплена белая бархатная подушечка, она чувствовала себя свободно и естественно там, где женщины переживали всю гамму эмоций при виде нарядов — от вспышек раздражения до экстатического восторга. Снова и снова она наблюдала, как из раздраженных фурий на первых примерках они превращались в довольных прихорашивающихся жеманниц, уверенных в собственной неотразимости. Уорт часто лично руководил примерками, неизменно покоряя клиенток своим обаянием, тактом, а время от времени, если того требовала ситуация, и актерской игрой. В отличие от мадам Камиллы, которая, как и большинство портних, шла на поводу у клиенток, недовольных всеми тяготами примерки, и обычно сводившая ее к минимуму, Уорт рассчитывал обычно на две примерки, но, если требовалось, без лишних колебаний назначал столько, сколько считал нужным. Каждый раз Луизе приходилось по многу раз перекалывать булавки, чтобы добиться требуемого совершенства: глаз у него был настолько зоркий, что он мог точно определить, какой именно шов требуется изменить на миллиметр. Луиза, обязанная повышением прежде всего своему дотошному вниманию к мелочам, теперь с подлинным наслаждением выполняла его высокие требования, обычно совпадающие с ее собственными. После каждой примерки платье расстилали во всей красе на большом столе, заново перекалывали булавки, что-то подправляли, переделывали, потом снова шили — и так зачастую не менее трех раз. Необузданным стремлением Уорта к совершенству, и только к совершенству, прониклись и другие служащие ателье, ни один из которых ни разу не выразил неудовольствия по поводу всей этой бесконечной кропотливой работы. Уорт знал, что им предстоит, когда настоял на том, чтобы лично отбирать себе швей и остальной состав работников. Не люби они так преданно свое дело, давно бы ушли от Уорта.