Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго Страница 34

— Пожалуйста, не бить Флору.

— Я рассержусь, если ты не прекратишь говорить загадками! Что случилось?

— Вы беременны, сеньора?

Ана развязала ленты на вороте и осмотрела тело. Грудь действительно слегка увеличилась, а всегда плоский, даже впалый живот округлился так, что не видно было волос на лобке.

— Беременна?

Слава богу, Рамон и Иносенте не видели сейчас выражения ее лица! Но ее огорчение не укрылось от глаз горничной.

— Вы не рады, сеньора? — спросила Флора.

— Конечно рада! — огрызнулась Ана. — Какая женщина не обрадуется? — Ее слова прозвучали неубедительно даже для нее самой.

В глазах Флоры не отразилось никаких эмоций.

Узнав о ее беременности, Рамон и Иносенте, как и предполагала Ана, сначала обрадовались, а потом встревожились.

— Ты должна вернуться в Сан-Хуан, — сказал Рамон, — и остаться там до рождения ребенка.

Нет уж! Одна мысль о морском плавании вызывала в ней тошноту. Ана возразила:

— Кроме всего прочего, в моем положении небезопасно путешествовать.

В Испании, как только у женщины начинал расти живот, она должна была немедленно удалиться в свои покои, которые могла покинуть только через шесть недель после родов. Считалось неприличным демонстрировать окружающим свое раздавшееся тело, но при мысли о том, что придется провести несколько месяцев в доме Аргосо, в городе, огороженном каменными стенами, Ана начинала задыхаться.

В Испании, чтобы не бросать тень на репутацию родителей, она соблюдала приличия, которые противоречили ее инстинктивному стремлению к свободе. Худенькая Ана, с маленькой грудью и мальчишескими бедрами, походила на девочку, поэтому Хесуса заставляла ее носить корсеты и бесчисленные нижние юбки, чтобы бюст и бедра казались более пышными. Внутри такого количества одежды Ана чувствовала себя словно в ловушке и в первые же недели в Лос-Хемелосе избавилась от корсета и оставила только одну нижнюю юбку. Представляя, как снова придется обворачиваться метрами ткани, Ана едва не теряла сознание. Кроме того, она страшилась назойливого внимания доньи Леоноры, ее тревог, дурных предчувствий и бесконечного нытья по поводу того, что Рамону и Иносенте следует или не следует делать.

А еще при мысли об отъезде Ана испытывала беспокойство, которое она не вполне осознавала. Но это как раз и было истинной причиной ее нежелания покидать гасиенду. За последние четыре месяца, избавившись от всего наносного, Ана отвергла мир за границами Лос-Хемелоса. Их плантация, укрывшаяся в море сахарного тростника, держала ее крепко.

— Извините, сеньоры и сеньора, — сказал Северо после ужина следующим вечером, — я, конечно, поищу, но сомневаюсь, чтобы доктор, имеющий собственную практику… простите, если я говорю слишком прямо…

— Нет-нет, продолжайте, — перебил его Рамон. — Мы уважаем ваше мнение.

— Я не верю, чтобы такой доктор на несколько месяцев оставил практику и приехал — простите, сеньора, — ухаживать за единственной женщиной на Богом забытой плантации.

— А в ближайшем городке есть врач? — поинтересовалась Ана.

— Доктор Виэйра, — ответил управляющий. — Раньше был корабельным врачом, а недавно обосновался в Гуаресе.

— Это несколько часов пути, — буркнул Иносенте.

— Кроме того, он привык иметь дело в основном с переломами и тому подобными вещами…

— Неужели здесь нет повитухи, которая помогает женщинам при родах? — удивилась Ана.

— Есть, тетушка Дамита, жена Лучо, — кивнул Северо. — Повитуха и знахарка. Ни одного ребенка еще не потеряла, — сказал он, горделиво попыхивая сигарой, словно сам обучал ее принимать роды.

«Несомненно, она принадлежит ему», — подумала Ана. Северо покупал только искусных работников.

— Я хочу с ней познакомиться.

Рамон запротестовал:

— Она помогает рабам и кампесинас и вряд ли подходит для…

— У меня нет выбора, — объявила Ана, и мужчины замолчали.

Однако стоило ей скрыться в глубине дома, и она услышала, как Рамон и Иносенте принялись выяснять у Северо, насколько искусна Дамита.

Флора тоже была шокирована, узнав, кого хозяйка выбрала в качестве повитухи.

— Тетушка Дамита принимает хибарос и чернокожих детей, сеньора, — сказала она, припудривая Ане спину и подмышки.

— Мой опыт подсказывает, что там внизу мы все выглядим и функционируем практически одинаково.

— Ай, сеньора, какие вещи вы говорите! — Покраснев, Флора набросила на голову хозяйки ночную рубашку.

— Ты ведь будешь со мной? — Ана сжала плечо горничной.

— Конечно, сеньора. Да, если вы хотеть, я буду помогать.

Дамита была крупной ловкой женщиной, с большими ладонями и ступнями, казалось идеально приспособленными для того, чтобы поддерживать ее крутобедрое и широкоплечее тело. Как и Флора, она родилась в Африке, только в племени мандинка, и говорила по-испански с сильным акцентом. В отличие от других африканцев, приученных при разговоре с белыми людьми отводить взгляд, Дамита смотрела прямо в лицо. Первый хозяин освободил ее три года назад, но мужу и троим сыновьям свободы не дал. Когда Северо купил их, Дамита поселилась в бохио на границе плантации, чтобы быть поближе к семье.

— Я принимаю черных детей, белых, пятнистых, если они появляются на свет этим путем, — сказала повитуха. — Твоя карлица думает, я не помогаю белым, но я помогаю. На ферме, где я работать раньше, нету доктора. Все женщины посылать за мной. Белые, негры, мулаты — все посылать за мной. — Она ткнула себя пальцем в грудь для пущей убедительности.

Ана удивилась, услышав, что Дамита называет Флору карлицей, хотя уже привыкла к предубеждениям невольников, постоянно старавшихся отгородиться друг от друга. Рабов с кожей посветлее брали работать в дом в качестве эсклавос доместикос, и они свысока смотрели на эсклавос де тала, невольников с кожей потемнее, трудившихся на полях. Квалифицированные чернокожие, такие как плотник Хосе и кухарка Марта, стоили дороже и поэтому занимали еще более привилегированное положение. Ана однажды услышала, как Флора и Марта обсуждают стоимость каждого из шести работников, которых Северо привел на батей днем ранее. Невольники разбирались в ценах и сравнивали себя с другими рабами, основываясь на готовности хозяев выложить за них ту или иную сумму.

Тетушка Дамита вытерла руки о выцветший на солнце, накрахмаленный передник.

— Я принимать близнецов, как ваш муж и его брат, — сказала она. — Оба родились здоровыми, но один умер в четыре года. Утонул, — добавила она, — не моя вина. Другой управлять повозками. Сильный малыш.

Ее уверенность подбодрила Ану, и пять месяцев спустя, сразу после полуночи 29 сентября 1845 года, именно сильные руки тетушки Дамиты подняли вверх красное, сморщенное существо, которое появилось на свет в результате тридцати шести часов болезненных схваток.