Путешествие в рай - Барбара Картленд Страница 34

— Мы просто обязаны избавить вашу сестру от ужаса, — ответил Ван Вик. — Утром я прикажу обыскать все уголки ее каюты. Скажите, вы сможете успокоить ее и приглядеть за ней этой ночью?

— Надеюсь, что смогу, — произнес Конрад слегка усталым тоном.

— Тогда я вверяю ее вашим заботам, — отозвался Ван Вик. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — ответил ему Конрад.

С этими словами он вернулся в каюту. Камала поспешила отойти от двери.

Только сейчас до нее дошло, что на ней надета лишь прозрачная ночная рубашка. Она поспешила смущенно опустить глаза, но в то же мгновение инстинктивно шагнула к нему.

Конрад обнял ее, и их губы встретились.

Камала от удивления сначала ничего не могла понять, но в следующее мгновение испытала огромную радость и ответила на его поцелуй.

Нет, она даже не подозревала, каким восхитительным может быть поцелуй! Какое наслаждение он способен доставить, какие изысканные чувства вызвать, наполнив окружающий мир удивительным светом счастья.

Затем, столь же внезапно, как и обнял, Конрад выпустил ее и, быстро отойдя, встал на другом краю каюты спиной к ней.

— Простите меня! — отрывисто произнес он изменившимся голосом. — Все дело в том, что я долго не был с женщиной!

Возникла пауза. Но затем, видимо не удержавшись, он вновь повернулся и увидел изумленное лицо Камалы.

Казалось, ей нанесли смертельную рану, которой она никак не ожидала.

Конрад бросился к ней и снова заключил в объятия:

— Нет, дорогая! Нет! Ради всего святого, не надо смотреть на меня так! Я не хотел вас обидеть! О, моя дорогая, я этого не хотел!

Он снова принялся целовать ее, жадно и горячо, и Камале показалось, будто она взлетела из глубин мрачного отчаяния к небесным высотам, к яркому солнцу, где были только они вдвоем, даря друг другу неописуемое блаженство.

Он целовал не только ее губы, но и глаза, и щеки, наслаждаясь нежностью ее восхитительной кожи, а Камала трепетала от счастья.

Внезапно до него дошло, что на ней почти ничего нет, кроме легкой ночной сорочки.

Тогда он подхватил ее на руки и отнес к кровати, где, уложив ее на подушки, накрыл шелковым покрывалом.

— О, Конрад!

Это было первое слово, которое Камала смогла наконец произнести.

Широко открытыми, лучащимися счастьем глазами она смотрела на него, и он понимал, что никогда еще не видел столь искреннего выражения радости на лице у женщины.

— Моя дорогая, моя бесценная, моя нежная любовь!

Он вновь стал осыпать ее поцелуями, и Камала обняла его за шею, притянула к себе…

Казалось, время замерло на месте, но Конрад сверхчеловеческим усилием воли все же заставил себя оторваться от ее пьянящих губ и сел рядом, не сводя с нее взгляда.

— Вы подвергаете меня слишком большому искушению, — неуверенно произнес он.

— Вы… вы любите меня?

— Я полюбил вас с той минуты, когда впервые увидел! — признался Конрад.

— И я… полюбила вас, — прошептала Камала. — Но только я… я не понимала, что это любовь.

— Когда же вы осознали это?

— Я узнала… узнала… я поняла это несколько дней назад.

Она вновь протянула к нему руки, чтобы он привлек ее к себе, но Конрад нежно взял ее ладони в свои.

— Это безумие!..

— Что?

— Конечно, это безумие, — повторил он. — Мне нечего предложить вам, абсолютно нечего.

— Я ничего не прошу от вас, — тихо проговорила Камала.

— Я сказал вам, что моя семья обеднела. Но дело обстоит намного хуже. Мы оказались в нищете. Мои близкие стоят на грани голодной смерти. Когда я вернулся домой, имея достаточно средств, на которые они могли бы прожить несколько месяцев, я понял, что отныне несу за них ответственность и вся моя жизнь без остатка должна быть посвящена им, моим родным.

Конрад издал глубокий горестный вздох, как будто вспомнил о тяготах жизни своих близких.

— Даже если моя матушка отойдет в мир иной, а это весьма вероятно, — продолжил он, — останутся слуги, живущие в нашем доме, которые всю свою жизнь посвятили моим родителям. Разве я могу допустить, чтобы они лишились крова и умерли под забором? У них нет никаких сбережений, они целиком и полностью зависели от нас. Когда я вернулся, то узнал, что они существовали за счет милости местных торговцев и денег, взятых в долг у одного из лондонских друзей. Но долги нужно возвращать.

— А ваш дом? — спросила Камала.

— Я не могу продать его, даже если бы пожелал, — ответил Конрад, — ведь наша семья владеет им вот уже пятьсот лет. По закону он принадлежит моему сыну, которого я не могу позволить себе произвести на свет.

Конрад посмотрел на нее, и Камала увидела застывшую в его глазах муку.

— Надеюсь, вы понимаете, к чему я вам это рассказываю? — спросил он. — Я люблю вас, но не могу играть с огнем. Не имею права.

— Вы хотите сказать, что это неправильно… любить меня? Что это ошибка?

— Это не ошибка, моя дорогая. Я говорю лишь о невозможности нашего счастья, потому что я не могу жениться на вас.

— Я не прошу вас жениться на мне, — ответила Камала. — Я довольна уже тем, что имею возможность находиться рядом с вами и знать, что вы меня любите.

— Неужели вы считаете, что я посмею оставаться с вами и не добиться вас, не сделать моею? — спросил Конрад. — Мне и без того мучительно тяжело!

В его чуть охрипшем голосе Камала уловила боль.

— Мучительно? — переспросила она.

— Моя дорогая, вы так молоды и невинны! — сказал он. — Вы не знаете, что это такое — любить женщину так, как я люблю вас, и знать, что не можешь, не имеешь права прикоснуться к ней.

— Почему… почему вы не должны прикасаться ко мне? — искренне удивилась Камала.

— Потому, моя любимая, что, если я не стану сдерживать свой любовный пыл, я легко могу сделать вам больно, могу загубить вашу жизнь.

— Я не понимаю вас, — отозвалась Камала. — Я просто хочу быть с вами.

Конрад склонился над ней и очень нежно поцеловал.

— Я люблю вас, — произнес он, — и поскольку люблю, то должен оберегать. Сегодня ночью я потерял голову, потому что вы так неожиданно появились здесь. Я испугался, точно так же как вы испугались этого человека.

— У меня, кроме вас, больше никого не будет, — сказала она. — Я люблю вас, вас одного, только вас, и не смогу полюбить никакого другого мужчину.

Конрад издал звук, больше похожий на всхлип, и прикоснулся рукой к ее губам.

— Вы не должны говорить мне такие слова, — сказал он. — Разве вы не понимаете, дорогая, что из-за моей безумной любви к вам больше всего на свете я хочу, чтобы вы любили меня? Я готов признаться в этом не один, а миллион раз! Но это опасно для нас обоих.