Моя крайность - Тата Чепурнова Страница 34

Марго

Пока жду машину, я успеваю придумать сотню оправданий поведению Макеева и дополнительную сотню отговорок. Глупое, сомнительное занятие, томиться выстраиванием логических цепочек, ведь видела же всё своими глазами. Теперь можно выдохнуть, а главное не нужно гадать, надеяться или опасаться что-то сделать, или сказать не так, и по итогу оттолкнуть Макса ещё дальше. Он сам отступил и даже ни на один шаг, а на безопасное расстояние, где его очень удачно успели прибрать к рукам.

Ни Леське, ни тем более Макееву, я не имею права предъявлять претензии. Нет, конечно, подруга поступает нелогично, когда после всех слов со знаком минус в адрес парня, с азартом кидается в его объятия. Впрочем, каждый борется за место под солнцем привычными ему способами. А Леська изобретательна в вопросах обольщения, не мытьем, так катаньем возьмёт и свое, и чужое, если понадобится.

С характерным визгом покрышек старенький "Форд", буквально вылетает из-за поворота, притормаживая возле меня. Пыль смешивается с запахом паленой резины, оседая неприятным слоем на коже и волосах, зато всё это фееричное появление отлично разгоняет мысли о Макееве.

— Привет.

Сажусь на пассажирское, и бурчу невнятно, слегка обиженно из-за того, что он редко бывает рядом когда нужен мне. Вот и вчера, после потасовки с отчимом, я буквально оборвала телефон, так и не дозвонившись. Его величество Алексей, появившись в сети не сразу-то перезвонил, а созрел только к обеду.

Повернувшись ко мне, он предстает во всей своей красе и даже мне привычному человеку к его часто побитому виду, становится немного дурно.

— Потрясающе выглядишь, — отвешиваю дурацкий комплимент, пытаясь скрыть за сарказмом дикое волнение. — Что с лицом?

— А у тебя? — грубо парирует Лешка, начиная барабанить пальцами по потрепанной оплетке руля. Костяшки разбиты, на левой руке и вовсе небрежно намотан бинт по виду больше напоминающий какое-то тряпье с бурыми пятнами, подсохшей крови.

— Я первая спросила, — оттягиваю разговор о причинах моего подбитого глаза, зная о неконтролируемой агрессии брата, лучше и вовсе молчать. Игра в партизана спасёт и его, и мои нервные клетки.

— А я тебя старше, почти на пять лет.

Укоризненный взгляд, недовольно поджатая губа, распухшая и треснутая слишком глубоко, чтобы я могла подумать, что он немного подрался. Тут что-то серьёзное, угрожающее и сжимающее от беспокойства моё сердце. И ладно бы его не отпустило боксерское прошлое, но ведь я прекрасно знаю, что легальных занятий боксом ему не светит. Да и пойти на поклон к своему тренеру, ему не позволит гордыня.

— Зато глупее на целых десять, наверное. Куда ты опять вляпался?

— Никуда и вообще, не каркай.

Услышать более развёрнутый ответ я и не надеялась, как всегда, немногословный, скрытный и не позволяющий залезть себе в душу. В этом вся его проблема: он охотнее бьет в нос или челюсть, чем говорит по душам.

— От кого роспись под хохлому? Или мне применить болевой приём, чтобы тебя разговорить?

— Да хоть удушающий, — отталкиваю руку от своего лица, пресекая Лешкин порыв, ухватиться за подбородок. — Я тебе звонила, постоянно абонент не абонент. Сегодня мне расспросы и наигранная паника, уже не нужны. Всё само собой устаканилось, — нет, я не пытаюсь воззвать к его совести и даже наоборот. Если вчера под действием страха я желала возмездия, а возможно и смерти своему обидчику. То сейчас понимаю: слава богу, что не смогла дозвониться до брата, его силы и безбашенности с лихвой хватило бы отправить на тот свет любого, кто посмел меня обидеть. — С мамой не сошлись характером. Я вылила их пойло, — нагло вру, глядя глаза в глаза, видя что он верит. Психует и хочет иных объяснений, но верит. До сих пор лелея в душе надежду, что мама образумится и станет прежней.

— Прости, Рит, я полный мудак.

— Не называй меня так. Ладно? — брезгливо морщусь, услышав нелюбимое сокращение имени. — А насчет себя, продолжай, мне приятна твоя самокритичность.

— Я не мог раньше приехать. Понимаешь?

Устало вздыхает, откидывается на подголовник и закрывает глаза, по всей видимости, пытаясь расслабиться и определиться с дальнейшими действиями. Сидим в тишине, лишь щелчки “зипповской” зажигалки, нервно отсчитывают количество секунд нашего обоюдного уныния, которое переполняет, давит и едва не ломает кости.

Груз ответственности всегда лежит на Леше, постоянно довлеет сознание того, что он в чем-то виноват и новая счастливая жизнь не налаживается, потому-что он плохо старается. Сколько себя помню, он из кожи вон лезет, всё тянется куда-то, заслоняет меня, жертвует собой и при этом глубже утопая в хаосе.

— Хочешь, переберись ко мне? Со мной тоже сложно и в какой-то степени рискованно, но…Чёрт! — наотмашь бьёт по клаксону и тот отзывается оглушительным сигналом, закладывая уши, вызывая у меня лёгкое головокружение. — Я почти решил свои проблемы, почти…, — отзывается с досадой, вытаскивает сигарету из пачки одними зубами, стараясь не касаться фильтра разбитой губой. Прикуривает от огня зажигалки и тут же щелкает ее крышкой. Потом снова открывает и захлопывает, стучит, как чёртов метроном, действуя на нервы. — Ещё немного потерпеть и у меня будут деньги для выкупа материной доли.

— Она на это не пойдёт, — машу рукой перед лицом, тщетно разгоняя сигаретный дым, который кольцами выпускает Леша, смотря куда-то вперед, в одну точку. Отрешённо, будто всё в миг ему опостылело.