Лев Лангедока - Маргарет Пембертон Страница 34

До этого часа Мариетта думала, что покинет Шатонне и больше не будет частью жизни Леона, как и он частью ее жизни. Теперь она поняла, что заблуждалась. Подвенечное платье Элизы станет семейной реликвией. Дочь Леона именно в этом платье произнесет свои брачные обеты, а позже это сделает его внучка. Сколько бы ни прожил Леон де Вильнев, он будет помнить ее, Мариетту.

Веселое личико внучки Леона медленно исчезло, как бы растаяло, и Мариетта снова увидела перед собой оранжерею, а вдали — округлые вершины холмов, залитые ранним утренним светом. Лили и Сесиль о чем-то негромко разговаривали.

Над головой у нее, среди ветвей яблони, пела свою нехитрую песенку коноплянка. И Мариетта вдруг ощутила прямо-таки невероятный душевный покой. Она поняла, какое будущее ее ожидает. Это будет жизнь без Леона, но никого другого она не полюбит. И все же она останется частью его.

Мариетте показалось, что более ни о чем просить судьбу и не следует.

В дверях кухни появилась Матильда и, сердито прикрикнув на собак, сообщила, что, пока Лили и Сесиль бездельничали в оранжерее, она испекла хлеб и приготовила завтрак.

— Вы бы лучше вернулись на кухню, пока не пришли деревенские женщины. Тогда и продолжим занятия, — сказала девушкам Мариетта, собирая спицы.

Платье, которое она представила в воображении, должно было быть целиком из кружева, и ей некогда было тратить время попусту.

Девушки неохотно вернулись к своим обязанностям, а Мариетта продолжила работу. Ее уединение нарушила Селеста:

— Что ты тут делаешь в такую рань? Матильда сказала, что ты поднялась еще до рассвета.

— Мне не спалось.

Мариетта сидела на траве, так же как Лили и Сесиль, ноги у нее были босыми. Селесте даже трудно было сейчас представить, что перед ней та самая особа, которая накануне вечером играла на спинете и так увлеченно танцевала. О том, что Рафаэль намерен сделать Мариетте предложение выйти за него замуж, Селеста, к счастью для себя, не знала, но, конечно, заметила, что он ею увлечен. Почему, думала она, Рафаэль выбрал Мариетту, а не ее? Уж она-то никогда бы не позволила себе показаться на людях в такой нелепой одежде… И танцевал Рафаэль с Мариеттой гораздо больше, чем с ней. А когда танцевал, то все равно то и дело поглядывал на Мариетту.

Жизнь, к сожалению, весьма несправедлива, и Селеста, которая, в общем, была расположена к Мариетте, хотела одного: чтобы та поскорее упаковала вещи и отправилась в Венецию или в Монпелье… или в Нарбонн. Словом, куда угодно, только бы уехала отсюда, а она, Селеста, могла бы соблазнить Рафаэля де Мальбре.

— Леон уже готовится к поездке в Лансер, — сказала она, с любопытством наблюдая за выражением лица Мариетты. — Кажется, он не в состоянии провести без мадам Сент-Бев и дня.

— Но ведь именно так и должно быть, поскольку он собирается жениться на ней, — с полным спокойствием ответила Мариетта.

Селеста не заметила ничего похожего на ревность в ее глазах, никакой, даже самой малой гримаски раздражения на ее лице, хотя была уверена, что между кузеном и Мариеттой что-то есть. Прилюдно, в обществе, он просто не замечал ее, что было странно, так как Леона считали завзятым ловеласом, а Селеста ни разу не видела, чтобы он с какой-нибудь женщиной держался с тем безразличием, какое проявлял по отношению к Мариетте. А ведь даже Селеста вынуждена была признать — пусть и с неохотой, — что любой мужчина захотел бы познакомиться с Мариеттой поближе. Рафаэль де Мальбре был сражен ею, и уже это одно могло служить высочайшей оценкой ее чар.

Дорога на Лансер проходила в опасной близости к оранжерее, а Мариетта вовсе не хотела увидеть Леона, и тем более не хотела, чтобы он увидел ее.

— Думаю, мне пора навестить Нинетту, — сказала она, аккуратно складывая свою работу.

— Но ведь она уже выздоровела, не так ли? Арман снова в замке и уверяет, что его дочь поправилась.

— Тем не менее я считаю, что мне следует ее повидать, — твердо проговорила Мариетта и почти в ту же секунду вздрогнула от полного ужаса вскрика Селесты.

В траве прямо к ним ползла гадюка. Мариетта инстинктивно отпрянула, но прежде чем успела вскочить, гадюка подняла голову и вонзила свои ядовитые зубы ей в бедро.

Селеста, окончательно потеряв голову от страха, закричала еще громче. Но гадюка уже скрылась в траве — так же быстро, как и появилась. Бледная как смерть, Мариетта смотрела на оставленные змеей отметины и не знала, что предпринять. Наконец она повернулась к Селесте и сказала:

— Прекрати орать! Лучше высоси яд, и немедленно! Скорее!

Взгляд у Селесты стал совершенно безумным, и она закричала еще громче. Беспомощная Мариетта поняла, что не получит от нее никакой помощи, а оставалось всего несколько минут, в течение которых еще можно было спасти ей жизнь. Тщетно пыталась она дотянуться до ядовитых отметин сама, но у нее ничего не получалось, да и не могло получиться.

Она умрет. Умрет и не сможет завершить платье к свадьбе Вильнева.

— Помогите! Леон! Ради Бога!

Селеста заметила знакомого коня и всадника на нем, направлявшего лошадь к дороге на Лансер, и это привело ее в чувство. Она, спотыкаясь, побежала к Леону, вопли ее далеко разносились по округе.

Леон тотчас натянул поводья. Заметив, что к нему, взывая о помощи, во весь опор бежит Селеста, он спрыгнул с коня и направился к каменной стене, отделяющей дорогу от оранжереи. Петляя между деревьями, он приближался к лежащей на траве Мариетте.

— Ее укусила змея! — захлебываясь слезами, сообщила Селеста.

Мариетта находилась в полуобморочном состоянии, лицо ее было белым, без единой кровинки.

— Я не могу дотянуться, — еле слышно выговорила она. — Надо… высосать яд…

Леон опустился возле нее на колени, сдвинул подол платья и, припав к бедру Мариетты, стал высасывать из раны отравленную кровь, то и дело яростно сплевывая в траву красные сгустки.

Обессиленная пережитым страхом, Селеста привалилась к стволу яблони. Ее крики услышали в замке: к ним уже бежала Матильда, а в дверях показались герцог и Рафаэль.

Леон де Вильнев закончил высасывать яд из ранки на ноге Мариетты: впервые в жизни он весь дрожал от пережитого страха.

— Что за чертовщина! Мариетта! Вы в порядке? Что случилось?

Рафаэль де Мальбре оттолкнул Леона и обнял Мариетту за плечи.

— Ее укусила змея, — сказал Леон. Он все еще стоял на коленях в траве и не мог даже пошевелиться.

— Господи Иисусе!

Рафаэль подхватил Мариетту на руки и бегом пустился к замку.

Леон остался где был, стоя на коленях и сотрясаемый страхом, какого никогда не испытывал даже в жарком сражении на поле битвы. Наконец, с лицом серым, как зола в очаге, он встал на ноги и медленно поплелся к Сарацину, который копытом рыл землю. Не было ни малейшего смысла оставаться в Шатонне. Не было больше ничего, что он мог бы сделать для Мариетты. Рафаэль показал ему это со всей ясностью при помощи той собственнической хватки, с какой вырвал Мариетту из его объятий и унес в замок.