Дни гнева, дни любви - Роксана Гедеон Страница 34

Наваждение усиливалось, но я еще попыталась сказать:

– А что, собственно, это все означа…

Мой шепот прервался на полуслове. Рука Кристиана мягко скользнула вокруг моей талии. Он легко поднялся, привлекая меня к себе, и наши лица оказались совсем рядом. С бесконечной нежностью он погладил меня по щеке, коснулся завитка волос возле уха, пальцем обвел округлость подбородка. И, можно сказать, я сама подалась вперед, чтобы встретиться с ним губами.

Он целовал меня. Так хорошо, что я сама себя забыла. Забыла, при каких обстоятельствах мы встретились и что нас окружало. Возможно, я слишком долго была несчастна и одинока. По натуре совсем не созданная для одиночества, я была рада любому проявлению тепла и любви. Тем более если они исходили от мужчины, такого красивого и умного.

Да, все было более чем прекрасно. Даже этот уже знакомый мне запах одеколона, смешивающийся с терпким вкусом коньяка на его губах. Терпким и горьким – это было даже пикантно. И было так хорошо, когда он прикасался ко мне, осторожно расшнуровывая корсаж, – прикасался к груди, талии, плечу, с которого сползала ткань, так, что от этих ласк у меня предательски заныл низ живота и отвердели соски. Вторая его рука вытаскивала шпильки из моих волос.

Но, хотя кровь и стучала у меня в висках, я вдруг ошеломленно подумала: он ведь здоров.

Да, здоров. Несомненно. И плечо у него нисколько не болит – иначе бы он не обнимал меня обеими руками.

– Так вы не ранены? – спросила я почти тупо.

– Сокровище мое, я здоров. И как я счастлив сейчас, что здоров!

– Счастливы?

Сказанное мгновенно дошло до моего сознания. Он не ранен! Он все это выдумал, чтобы… ах, только Богу известно, что у этого обманщика на уме!

С возгласом возмущения я вскочила на ноги и, вероятно, опрокинула бы кофейный столик, стоявший сзади, если бы граф не удержал меня за руку.

6

– Вы лгун! – заявила я в бешенстве, тщетно пытаясь освободиться. – Отъявленный негодный лгун! Вы самый ужасный лицемер из всех, каких я только видела!

– Гм, и многих повидали?

Его наглость лишила меня дара речи.

– Вы… Вы… – Я лишь бессильно топнула ногой.

Меня жгла мысль о том, как он, вероятно, забавлялся в душе. Как я могла поверить? Да еще поддерживать его за руку, пригласить в свой дом. Правда, не совсем пригласить, но все-таки! Он навязался, а я не отказала.

– На что это похоже, я вас спрашиваю? Кто позволил вам так шутить со мной? Я этого не люблю!

– У этого дела есть и другая сторона, – произнес он мягко.

Я выжидающе смотрела на него. Возмущение мое не улеглось, но мою руку он по-прежнему удерживал в своей. Взгляд его изменился, и он почти умоляюще произнес:

– Вы думаете, это была насмешка с моей стороны? Подумайте лучше, как был смешон я, устраивая все это!

Его тон был таким неожиданно-просящим, как у больного ребенка, и это меня обезоружило. Я даже стала склоняться к мысли, что он не хотел сделать ничего дурного. Может быть.

– Вы только представьте, какой спектакль мне довелось разыграть. И все ради моей слишком злопамятной кузины!

– Это что – упрек? – спросила я надменно.

– Да, упрек. В адрес жестокого сердца. Кто бы мог подумать, что столь прекрасное белокурое создание, совершенное во всех отношениях, полностью лишено доброты и снисходительности.

– Видимо, именно по этой причине я и позволила вам сюда явиться.

Наступила пауза. Было ясно, что я сердита далеко не так, как хочу показать. Я исподлобья поглядывала на Дюрфора, и меня невольно разбирал смех. Я вспомнила, как мы брели, прихрамывая, через площадь Карусель, как он кривился, охал, стонал, – словом, это была настоящая комедия. «Какой же он все-таки лгун», – подумала я, но уже почти беззлобно.

Потом я вспомнила некоторые его слова и не смогла удержаться от улыбки.

– «Мой лакей убит, меня преследовали, я едва спасся», – передразнила я графа со смехом. – Какую же чушь вы выдумали! И еще, наверное, думали, что я поверила!

– Конечно.

– Что – «конечно»?

– Конечно, поверили. Вы милы как раз настолько, чтобы поверить. К тому же я действительно ранен.

– Ах вот как? Как же вы ранены?

– Пронзен стрелой Амура в самое сердце, моя несравненная кузина.

Я вздохнула, не глядя на графа. Сквозь все эти замечания, несмотря на их шутливость, я уже видела, что он увлечен мною. И что наверняка за мной погнался из Вены в Париж. И о том, что тогда случилось между нами, он если не сожалеет, то, по крайней мере, делает вид, что сожалеет. Наконец, я не могла не признать, что этот граф Кристиан Дюрфор, мой кузен, – мил, забавен, необычен.

И все-таки… Я ведь не люблю его. Связь с ним может быть лишь легкой, поверхностной, недолгой. Глубоких чувств я не буду испытывать, не буду ни счастлива, ни несчастна с ним. Но тогда зачем все это? Зачем соглашаться? Лишь затем, чтобы хоть несколько ночей не быть одинокой? Но потом, когда он уйдет, уедет к себе за границу, я почувствую одиночество еще острее. Сейчас я, по крайней мере, стала привыкать к этому чувству.

Я нерешительно взглянула на графа.

– Ну, – начала я, совершенно не представляя себе, как продолжу.

Он протянул ко мне руку.

– Идите сюда, моя прелестная кузина. Я объясню вам подробнее.

– А так ли это необходимо?

– Для меня – да. Мне кажется, что и для вас это будет не лишним.

Не знаю, что меня заставило, но я почему-то сделала шаг вперед, и мои пальцы встретились с пальцами Дюрфора. Он потянул меня к себе, усадил на кушетку и, прежде чем я успела опомниться, с силой опрокинул на подушки. Я увидела над собой его лицо.

– А не слишком ли скоро, господин граф? – спросила я слегка насмешливо.

– Нет. Как раз в меру.

– А если я против?

– Не думаю.

– А если мне не нравится, когда мужчины торопятся?

– Ко мне это нисколько не относится, уверяю вас, кузина. Желаете проверить? Мои вопросы иссякли. Я не ответила, опуская веки. Его губы скользнули вдоль моего виска к уху, и я, вздрогнув, слегка передернула плечами от этого прикосновения. Кристиан был приятен мне, более чем приятен. Прилива страсти я не чувствовала и притворяться не хотела, но того, что его близость мне приятна, тоже не могла скрыть. Он был так красив. И его руки казались очень нежными.

Заведя руки мне за голову и мягко удерживая их, он долго целовал мой рот, дожидаясь, может быть, того, чтобы я к нему привыкла. Желание, затеплившееся во мне глубоко внизу, широкой горячей волной разлилось по животу и бедрам, и, когда губы Кристиана прижались к моей шее томным бесконечным поцелуем, я уже почти задыхалась под его ласками.