Сестры из Версаля. Любовницы короля - Салли Кристи Страница 33

Возможно, единственным положительным моментом всей этой суеты является то, что испарились многие мои кредиторы. И не потому, что у меня появилось больше денег – Людовик, как всегда, бережлив, – а потому, что они предполагают, что когда-то я получу много денег. И для них просто губительно, если они станут докучать фаворитке короля.

Фаворитка короля. Все это звучит так значительно, верно?

Я сижу у туалетного столика в углу спальни. Уже полночь, и сегодня мы с Людовиком не встречаемся: никто никаких записок не передавал. Я смотрю на свое отражение в зеркале. Действительно, оливковое масло смягчает кожу, но мелкие морщинки под глазами и вокруг рта все равно появляются.

– Мадам! Пора ложиться спать. Уже за полночь. Позвольте убрать бокал.

Жакоб – верная служанка, я искренне ее люблю, но иногда она бывает слишком докучливой.

– Нет, Жакоб. Только что пробило полночь. Я ведь не стареющая королева-зануда, могу позволить себе еще посидеть. – Как неудачно я выразилась! Нужно более внимательно подбирать слова, когда я выпиваю, потому что я часто потом жалею о сказанном. Но, с другой стороны, все мы люди. – Налей мне еще бокал.

Такое впечатление, что Жакоб хочет меня ударить.

– Я уже не маленькая девочка, – жалобно произношу я помимо воли. Взрослым дамам, особенно тем, кто является любовницей короля, нет нужды перед кем бы то ни было оправдываться. Я – важная птица. Или должна быть таковой. – Сегодня, когда я утром приводила себя в порядок, присутствовал испанский посол, ты же сама видела.

– Мадам!

– Просто налей мне вина.

– Завтра вам будет нездоровиться. Да и выглядеть вы будете неважно. Живот будет болеть, глаза красные.

– Я до сих пор привлекательна, разве нет?

Но была ли я когда-либо по-настоящему привлекательной? Не уверена. Мои младшие сестры, Гортензия и Марианна, слыли в семье красавицами. Как бы я хотела быть настоящей красавицей! Как бы мне хотелось, чтобы моим мужем был Людовик, а не эта свинья Луи-Александр! Если бы королева умерла и Луи-Александр тоже умер, женился бы Людовик на мне? Последний король женился на своей любовнице, мадам де Ментенон, а сама она была не из такой знатной семьи, как моя.

– Из меня получилась бы хорошая королева, Жакоб? – В прошлом году королева едва не умерла во время родов.

– Довольно! Только представьте себе, что вас кто-нибудь услышит. Гоните даже мысли об этом!

– Ох, не тревожься, не тревожься. Меня никто не слушает. Никогда. – Я уныло опускаю взгляд, наблюдаю за тем, как по желтому платью растекается пятно от вина.

Жакоб отправляется спать после того, как выливает мне в бокал остатки из бутылки. Я сажусь, размышляю и пью. Вскоре за окном уже светает, небо становится бледно-серым с оранжевыми прожилками – точно такого же цвета было платье у герцогини де Руффек на прошлой неделе.

У короля есть любовницы. Я в этом уверена. А кроме них еще и другие женщины. Кто-то, быть может, из буржуазии, а кто-то и того хуже. Да так, не любовницы, просто он спит с ними. Вернее, прелюбодействует. Знаю, что все это несерьезно и не слишком часто, но все равно мне больно.

На следующий день нестерпимо болит голова, кожа серая, круги под глазами. Сегодня вечером я ужинаю с Людовиком в тесной компании в покоях графини де Тулуз; к счастью, в ее салоне мало зеркал – от зеркал свет становится ярче, в то время как сияние свечей намного мягче. Мы ожидаем, когда к нам присоединится король, в воздухе витает аромат черепашьего супа, который кипит на серебряной жаровне. В комнате царят уют и покой. Я люблю такие вечера, когда только я и Людовик в тесной компании самых близких друзей. Те, кто не приглашен, жалуются, говорят, что король должен больше проводить времени со своими подданными, а не запираться ото всех, как будто он в чем-то ущербен.

Шаролэ отводит меня в уголок, пока мы ждем мужчин. Она кружится передо мной, демонстрируя свое новое платье, восхитительное творение лавандового цвета, расшитое бабочками и украшенное божественными кремовыми кружевами от локтя до запястья. Когда она поворачивается, вокруг нее взлетает огромное фиолетовое облако.

– Вы подумали над нашим секретиком? – как обычно свысока вопрошает она.

Я заливаюсь краской. Шаролэ полагает, что я должна попробовать с Людовиком некие хитрости… в постели. У нее есть знакомая, персиянка, с которой она хочет познакомить меня. Эта женщина содержит в Париже определенное заведение и, как уверяет Шаролэ, может научить меня и показать… какие предметы использовать. Как отвратительно. В молодости Шаролэ была любовницей Дюка де Ришелье, одного из самых известных повес во Франции. Я с ним не знакома, поскольку в данный момент он служит послом в Вене. Ходят слухи, будто во время их связи Ришелье заставлял ее весь день носить в себе морковку (а однажды, когда она повела себя совершенно безрассудно, – пастернак). В конце дня он доставал морковь, готовил ее со сметаной и тмином и заявлял, что никогда ничего вкуснее не пробовал.

С тех пор как я узнала эту ужасную историю, я не могу больше есть ни морковь, ни пастернак.

Но я даже думать о подобном не желаю. Король – очень консервативный человек, я не хочу его пугать; у нас свой способ, который для нас обоих идеально подходит.

– Ну? – Шаролэ теребит бабочек, которых она приколола на корсет. Не хочу пристально рассматривать платье – мне кажется, что бабочки настоящие.

Я опускаю взгляд.

– Мне кажется, что это неуместно, – отвечаю я. Как жаль, что я не могу говорить более уверенно, тогда бы я велела ей прекратить докучать мне такими пошлостями.

Она поглаживает ряд бабочек, отщипывает одну.

– А по-вашему, будет уместно, если его заманит в свои сети другая женщина?

– Король любит меня. – Мне интересно знать, что произойдет, если я соглашусь использовать… ну, те игрушки, о которых она говорит… а он будет возмущен моей похотью.

– А вы не думали привечать короля через заднюю дверь?

О чем это она?

– Больше нет необходимости соблюдать таинственность, – сухо отвечаю я.

Шаролэ закатывает глаза.

– Иногда мне кажется, что вы действительно ничего не понимаете, – вздыхает она. – Ничего. Попробуйте… король же мужчина. Вы понимаете?

Я отказываюсь отвечать, поворачиваюсь к огню. В конце концов она поджимает губы, недовольно шипит и резко отходит. Я тоже отхожу подальше от камина: в маленькой комнате становится все жарче и я не хочу вспотеть в атласном персиковом платье. Неожиданно все усложняется. Кинжалы, взгляды, интриги. Людовик бывает то холодным, то меланхоличным, то любящим, но всегда сомневающимся, волнующимся о том, что подумают люди. И теперь его беспокоит не только Господь и Флёри, который знает о нашем опрометчивом шаге, а и вся Франция, в том числе и его дети. И это его ужасно смущает.

Я не в силах отмахнуться от ненавистных слов этой женщины: «Как только люди узнают о вас с королем, он тут же заскучает».