Лакомый кусочек - Лавиния Бертрам Страница 33

Раймонд как будто прочитал ее мысли и ответил на ее вопрос:

– Она пока жива. Но с ней случился еще один приступ. Улучшений врач уже не ждет.

Патриция вжалась в подушки.

– Что ты имеешь в виду? – прошептала она, тут же сознавая, что задавать подобные вопросы излишне. Бабушка должна была умереть. – Когда это может произойти?

– Никто не в состоянии сказать определенно. Может, через день, может, через неделю.

– Я должна срочно лететь к ней! – выпалила Патриция. И напряглась, ожидая, что Раймонд начнет возражать.

– Да, конечно. Я уже отдал распоряжение своему экипажу готовить самолет к вылету, – ответил Раймонд. – Машина ждет нас внизу. Прими душ и оденься. Поесть сможешь в пути. Наши вещи я уже собрал.

– Ты… Ты меня отпускаешь? Или же летишь вместе со мной? – спросила Патриция, недоверчиво глядя на Раймонда.

Тот пожал плечами.

– Естественно. Ты моя жена. Значит, все твои беды и тревоги – и мои тоже.

Патриция была настолько потрясена, что даже не подумала о детях. Вспомнила о них, когда уже стояла под душем.

Наспех ополоснувшись и вытершись огромным полотенцем, она надела одежду, купленную для нее Раймондом, и выскочила из ванной, расправляя на ходу мокрые волосы.

Ее мужа в спальне не было.

Патриция нашла его в кабинете. Он разговаривал с кем-то по телефону, но, увидев ее, сразу закончил беседу и положил трубку.

– Ты готова?

– А с кем останутся дети? – спросила Патриция, игнорируя его вопрос. От тревоги и страха в ее душе все рвалось и клокотало…

– За ними с удовольствием присмотрят бабушки, – ответил Раймонд. – Я сказал им, что мы уезжаем на неделю. Думаю, волновать детей новостью о состоянии твоей бабушки совсем ни к чему.

Патриция кивнула. Она возила Эндрю и Сьюзен в больницу крайне редко. Их встречи с больной старой прабабушкой доставляли им страдания. Терзалась и сама бабушка, видя печальные личики своих правнуков.

– Я готова, – сказала Патриция, проводя ладонью по мягкой ткани платья, приготовленного для нее Раймондом. – Кстати, очень удобная вещь.

Раймонд смущенно улыбнулся.

– Вообще-то, выбирая его для тебя, об удобстве я думал меньше всего.

Патриция не сразу поняла смысл сказанных им слов. А когда догадалась о том, что он имеет в виду, густо покраснела. В вечер их знакомства на ней было платье, очень похожее на то, что надела она сейчас.

– Ты… – пробормотала Патриция растерянно.

– Да, – твердо ответил Раймонд, взял ее за руку и, не добавляя больше ни слова, вывел из квартиры. Джип ждал их у самого подъезда.

Раймонд настоял на том, чтобы в самолете Патриция поспала. Они сидели в мягких креслах с откинутыми назад спинками, и он, обняв, нежно прижимал ее к себе.

Долгие часы перелета тянулись, казалось, бесконечно. Когда самолет приземлился и они вышли, Патриция испытала приступ головокружения, но быстро справилась с этим состоянием. В аэропорту их уже ждало такси – Раймонд заказал его еще из Эдинбурга.

В больнице царила привычная тишина. Взявшись за руки, они прошли по длинным светлым коридорам и приблизились к палате бабушки. Прежде чем открыть дверь, Раймонд нежно похлопал Патрицию по плечу.

Бабушка пребывала в коме. Хрупкая и слабая, она выглядела настолько бледной, что почти сливалась с белыми простынями больничной койки. На нее было страшно смотреть. Лицо ее с посиневшими губами и запавшими подглазьями казалось безжизненным. Но она еще дышала. С большим трудом, но дышала.

Патриция долго и пристально смотрела на нее, как будто старалась запечатлеть в памяти каждую ее черточку, каждую морщинку. Потом содрогнулась всем телом, закрыла лицо руками и безмолвно и безутешно заплакала.

Раймонд обнял ее за плечи и, прижав к широкой груди, принялся гладить по голове. Патриция замерла и некоторое время стояла неподвижно, почти не дыша. Он бережно усадил ее на стул и продолжал держаться рядом, держа ее руку в своей руке.

Потом бедняжка медленно повернула к нему лицо и посмотрела на него настолько выразительно и с таким отчаянием, что у него перехватило дыхание.

– Расскажи мне о своей бабушке, – тихо попросил он, поглаживая теплой ладонью ее тонкое запястье.

В первый момент ему показалось, что она не расслышала его слов. Но постепенно ее глаза ожили и заблестели. И, вздохнув, она заговорила:

– Когда была жива мама, мы с ней часто ездили к бабушке в гости. Я ждала эти дни, как настоящие праздники. – По ее губам скользнула печальная улыбка. – Бабушка жила в другом конце города на самом берегу Хэмптон-Роде. Когда мы приезжали к ней, она угощала нас всякими вкусными вещами. У нее прирожденный поварской талант! В День благодарения, на Рождество и Пасху ее стол ломился от таких замечательных блюд, каких я не пробовала ни в одном из лучших ресторанов, в которых мне доводилось бывать…

Она помолчала, глядя куда-то в пустоту, и продолжила гораздо более грустным голосом:

– Мама умерла, когда мне было четырнадцать лет. Я думала тогда, что наступил конец света. Бабушка забрала меня к себе. – Ее серые глаза приобрели вдруг какой-то болотный оттенок. – Чего она только ни придумывала, чтобы облегчить мои страдания! Возила меня на всевозможные выставки, на последние сбережения покупала разные безделушки, окружала заботой и вниманием.

Раймонд слушал ее очень внимательно, не перебивая, не задавая вопросов. Воспоминания текли из Патриции нескончаемым потоком. Она рассказывала о мягком характере бабушки, о ее чуткости и тактичности, о, редком умении понимать и прощать, а также о разных событиях из их жизни – забавных и не очень.

– Мне было семнадцать лет, когда у бабушки случился первый сердечный приступ. Ей потребовалась срочная медицинская помощь.

– Ты вышла замуж за Малькольма, потому что нуждалась в деньгах? – спросил Раймонд осторожно. – Для лечения бабушки?

Патриция порывисто вздохнула.

– Все было не так просто…

Раймонд обнял ее и поцеловал в висок.

– Наверное, ты проголодалась. Я попрошу принести тебе что-нибудь поесть.

К еде Патриция так и не притронулась. Она увлеченно продолжала рассказывать Раймонду о своей бабушке, пока голос ее не охрип.

Потом они долго сидели в тишине, глядя на старую немощную женщину…

Умерла она, не приходя в сознание.

Патриция молча и с любовью провела ладонью по ее истощавшему лицу, по седым волосам, зачесанным назад, но не заплакала.

Не было в ее глазах слез и тогда, когда Раймонд позвал врача и принялся оговаривать с ним необходимые в таких ситуациях частности.

Лишь в такси, уткнувшись лицом в его мощную грудь, она безутешно разрыдалась.