Сердце рыцаря - Джиллиан Брэдшоу Страница 33

– Тебе не нужно бояться, – сказал Тиарнан, моментально пожалев о том, что так сурово говорил с женой в день их свадьбы. – Я уверен, что история, которую ты слышала, – это неправда, мое белоснежное сердечко. Но даже если бы это была правда, почему это должно тебя тревожить? Я не боюсь ни Эона, ни волка, так почему я должен бояться их двоих вместе?

Герцог захохотал:

– Хорошо сказано! Но настоящего оборотня кто угодно испугается.

– Почему? – не согласился Тиарнан. – В волках нет ничего дурного. Они никогда не убивают, если не голодны или не загнаны в тупик. Кабан гораздо опаснее, и это известно любому охотнику, А что до Зона, то я сражался с ним у источника леди Нимуэ и победил его. Он не обладает сверхъестественной силой. Если он заставит мою дорогую жену тревожиться всякий раз, как я задержусь на охоте допоздна, то я вдвойне жалею о том, что не убил его при встрече – хотя тогда мне пришлось бы отложить свадьбу.

– Отложить свадьбу из-за того, что ты убил грабителя? – вопросил герцог Хоэл. – С чего бы это?

– Я едва успел завершить покаянный пост, который был на меня наложен за убийство двух других разбойников, – серьезно объяснил Тиарнан. – Если бы на моей душе лежала еще одна смерть, то я не успел бы закончить пост вовремя.

Епископ Гийом положил своего глазированного дрозда, изящно вытер пальцы о край ломтя хлеба, служившего тарелкой, и посмотрел на Тиарнана с профессиональным интересом.

– И какую епитимью наложил на вас исповедник за убийство этих двух разбойников? – осведомился он.

– По тридцать дней за каждого, – ответил Тиарнан. – Я роздал милостыню и совершил два паломничества, чтобы его сократить.

– Очень строгий исповедник! – одобрительно воскликнул епископ. – Это соответствует добрым старым правилам. Как всегда говорил мой отец, если сделать покаяние легким, человек сочтет грех мелким. Он давал по сорок дней поста на каждого человека, убитого в бою, даже если сам благословлял боевой штандарт.

– Я рад, что не все церковники настолько строги, – улыбнулся Хоэл, – иначе мне трудно было бы найти людей, которые бы захотели за меня сражаться.

Епископ очень серьезно покачал головой:

– Милорд герцог, вы прекрасно знаете, что наша мать-церковь пыталась умерить кровожадность рыцарей, но у нее этого не получилось. А теперь, по-моему, сама святая церковь положила начало очень опасной тенденции, давая индульгенцию на сражение и говоря, что, убивая, человек не только не совершает греха, но и избавляется от тех наказаний, которые мог бы заслужить раньше. Не знаю, к чему приведут эти новые направления в церкви...

Мари поймала себя на том, что угадала тихое замечание Сибиллы:

– Это приведет к тому, что в Ренне больше не будет епископов из рода де ла Герш.

Сан Реннского епископа передавался от отца к сыну почти сто лет, и все знали, что Гийом сетовал, в частности, на тот «отход от старых правил», который выразился в строгом церковном запрете на браки священничества. Мари встретилась взглядом с герцогиней, и та широко ухмыльнулась.

– Так кто этот ваш строгий исповедник? – спросил епископ у Тиарнана, переведя дух после своей тирады.

– Жюдикель-отшельник, – ответил Тиарнан, торжествующе сверкнув глазами.

Церковные авторитеты испытывали недоверие к такой личностной, не подчиняющейся их правилам святости. За ней скрывалось осуждение церкви, и от нее разило ересью. Тиарнан знал о репутации своего исповедника и стремился его защитить.

– Что? – возмутился епископ. – Тот, что живет у часовни Святого Майлона? Мне на него жаловались. Говорят, что он благословляет костры.

Костры были невинным способом избавиться от садового мусора, но их зажигали и у стоячих камней и древних деревьев, чтобы почтить прекрасный народ. Церковь называла такую практику поклонением демонам. Вот почему христианин, потворствующий кострам, мог оказаться перед церковным судом по обвинению в ереси.

– Отец Жюдикель – человек большой святости! – возмущенно заявил Тиарнан. – И все соседи очень его почитают.

– Это так, – вставил Эрве Комперский, энергично кивая. Элин добавила:

– Он – человек большой святости, милорд епископ.

Компер был в числе тех приходов, до которых дошла слава Жюдикеля. Церковные власти могли не любить отшельников, но миряне глубоко ими восхищались. Их присутствие в лесу было подобно спасительным огням в пугающем море темноты: таинственные и опасные создания, живущие в чащах, не смеют выйти туда, куда доходят их молитвы. Гийом смягчился и снова взялся за своего дрозда. – Надеюсь, что это так! – сказал он. – Рассказы действительно постепенно становятся все более путаными.

Но было заметно, что он все равно не смирился с существованием отшельника Жюдикеля.

Мари, которая внимательно слушала весь этот разговор, подумала, что могла бы догадаться, кого Тиарнан изберет своим исповедником: отшельника. Конечно же, он захочет идти долгие мили по лесу к какой-то крошечной часовне и принимать поучения человека, который там живет, смиренно выполняя его суровые требования. Как странно, что она знает подобные вещи, почти ничего не зная о нем самом! Казалось, будто в тот день, когда они шли от источника Нимуэ, какая-то доля его существа впиталась в нее через прикосновение ее пальцев к его спине.

Мари досадливо сказала себе, что это глупые бредни, и поспешно сполоснула пальцы после жареного лебедя в серебряной чаше с розовой водой, специально поставленной для этого. Конечно же, невозможно таким образом узнать чужую душу!

Однако она не могла избавиться от ощущения, что действительно знает его – глубоко, на непостижимом разуму уровне, – что пережитое у источника содрало кожу с ее собственной души, открыв ее навстречу новым впечатлениям, и теперь натура Тиарнана отпечаталась на ней с такой точностью, какую она даже не может осознать.

Пир продолжался весь остаток дня, и Мари постаралась получить от него удовольствие. После трапезы столы отодвинули к стене, и герцог приказал менестрелям и жонглерам развлекать собравшихся. А потом были музыканты, игравшие на гобое, виоле и тамбурине, и были танцы. Мари окружили молодые люди, предлагавшие потанцевать с ними, и она принимала приглашения всех по очереди. От танцев она раскраснелась, вспотела и тяжело дышала. Тогда она уселась между двумя своими кавалерами и выпила воды. Летние сумерки наконец начали медленно наполнять зал тенями, и слуги принялись укреплять факелы на стенах. Мари смотрела, как по помещению разливается свет, и внезапно поймала себя на том, что пристально наблюдает за новобрачными. Они стояли напротив друг друга под одним из факелов и держались за руки. Волосы Элин сияющим облаком упали вокруг раскрасневшегося улыбающегося личика. Венок из розочек начал сползать с ее головы, и она смотрела на мужа блестящими глазами. Смуглое лицо Тиарнана, ответно обращенное к ней, было радостно-серьезным, а его руки держали ее так, словно она была ласточкой, которая могла упорхнуть прочь. При этом зрелище заноза внезапно выскользнула из сердца Мари, оставив после себя только легкую боль облегчения.