Цыганочка, ваш выход! - Анастасия Туманова Страница 33

– Что ж, значит, бог свои карты перетасовал.

– Не бог, а мы, – возразил Наганов. – И не карты, а всю страну. И, я думаю, правильно сделали. Разве я когда мечтать мог, что буду с вами за одним столом сидеть, звать вас по имени? Что вы мне петь будете? Не в ресторане, за деньги… я ведь там и не был никогда в жизни… а вот так, как сейчас? Что вы будете жить в моей комнате, и…

– ГДЕ-ГДЕ я буду жить?! – ахнула Нина. Гитара выскользнула из её рук, глухо стукнув корпусом о край стола. Но Наганов, мгновенно наклонившись, успел поймать её у самого пола, поднял, поспешно осмотрел. Глядя на Нину, сказал:

– Она цела, не волнуйтесь.

– А я и… не… Максим, что вы сказали?! Так это… боже мой… Так это ваша комната?! Ой, дэвла, мэрав мэ, дэвлалэ… [32]– Нина вскочила, закрыла лицо руками, чувствуя, как огнём горят скулы, уши, шея… Не поворачиваясь, она услышала, что Наганов встал из-за стола, подошёл к ней и встал за спиной. Напрягшись всем телом, Нина с ужасом ждала – сейчас коснётся… Но прикосновения не последовало.

– Нина, но я уверен был, что вы знаете, – наконец раздался за её спиной голос, изменившийся так, что она вздрогнула и едва удержалась от того, чтобы не обернуться. – Я, конечно, просил в домкоме не болтать… Но рассчитывать на это было глупо… Да и соседи… Неужто не рассказали до сих пор?

– Нет, вообразите, не рассказали! – процедила сквозь зубы Нина. – Председатель домкома, видимо, так вас боится, что до сих пор не расспрашивает, в каких мы с вами отношениях! Господи, товарищ Наганов, в какое же положение вы меня поставили! Хотя я сама виновата… Господи, вот ведь дура, какая же дура…

– Антонина Яковлевна, я не понимаю вас! – Максим Наганов повысил голос. – Я пообещал найти вам комнату – и нашёл! Откуда, по-вашему, она взялась? Или вы подумали, что я, пользуясь своей должностью, выкинул какую-нибудь семью на улицу?!

Нина промолчала, потому что именно это она и думала. В растерянности барабаня пальцами по мокрому от дождя подоконнику, она пробормотала:

– Но ведь мне и в голову не могло прийти… Год назад вы жили на Пречистенке… в бывшем особняке графов Ворониных… Вы же сами приглашали меня туда…

– Не приглашал, а вызывал с конвоем! В чём уже извинялся! – Наганов за её спиной мерил шагами комнату, и сапоги его гулко бухали по петуховскому паркету. – Из особняка я выехал ещё летом… По собственной воле. Глупо занимать одному двухэтажный дом, да ещё и не жить в нём! Там сейчас детский сад, между прочим!

Несмотря на серьёзность момента, Нина чуть не рассмеялась.

– Комнату вот эту, на Солянке, дали от наркомата… И тоже ведь ни к чему совсем! Сами судите, на что мне комната, если я здесь появляюсь раз в месяц! У меня всё, что нужно, на службе, я там обычно и ночую, потому что времени нет ездить на квартиру спать! Ну, и почему бы мне было не отдать эту комнату вам? Никаких обязательств я с вас не требовал и не потребую никогда! Я вам в этом давал слово!

– Чего стоят слова мужчин… – криво усмехнулась Нина.

– Дорогого стоят, – отозвался Наганов. – Если, конечно, они мужчины, а не то, что вам до сих пор попадалось.

– Вы меня оскорбляете, товарищ Наганов! – взвилась Нина, резко отвернувшись от окна.

– А вы меня разве нет? – негромко сказал он, глядя прямо в её сузившиеся, злые глаза. – За кого вы меня принимаете? За ваших прежних золотопогонных знакомых из «Виллы Родэ»? Не очень-то они были порядочны, кажется.

– А вы, стало быть… – язвительно начала было Нина, но умолкла на полуслове, махнув рукой. Помолчав, устало выговорила: – Произошло страшное недоразумение, Максим Егорович. И я, конечно, виновата больше, чем вы. Я, должно быть, сошла с ума, когда на это согласилась. Но только потому, что на Живодёрке жить стало совсем невозможно… Впрочем, вам это неинтересно. – Она умолкла. Затем решительно сказала: – Как бы то ни было, я съезжаю завтра же. Прошу меня простить за всё это… беспокойство и…

– Вижу, зря я сегодня к вам зашёл, – глухо сказал Наганов, отворачиваясь от Нины и вновь начиная мерить шагами комнату. – Ведь чуял, что не стоило… Нина, вы глупость сделаете, если уедете. Беспокоить я вас не буду и здесь больше не появлюсь. Тогда вы останетесь?

– Но, Максим Егорович, это же глупо, мы не дети… – беспомощно начала было Нина.

– Вот именно. А вы себя как дитё ведёте. – Он остановился у стены, снова посмотрел на Нину. Неожиданно улыбнулся. – Нина, ведь если бы я захотел что-то с вами сделать против вашей воли, уж сколько раз мог бы. Так или нет?

Нина пожала плечами как можно независимее, отчётливо сознавая, что он прав.

– Я советую вам оставаться, – повторил Наганов, не сводя с неё взгляда. – Вы, конечно, можете на Живодёрку вернуться… Но это, поверьте, ничего не изменит. Я сам здесь жить не буду всё равно, сразу после вашего отъезда комнату домком передаст кому-нибудь. К вам на глаза я тоже больше никогда не явлюсь.

– Но почему же?..

– Потому что я вам неприятен. И сильно порчу вам репутацию в глазах цыган.

– Да с чего вы взяли?

– С ваших собственных слов. У меня, на мою беду, очень хорошая память. – Наганов шагнул к Нине, и она невольно качнулась ему навстречу. Но он не попытался взять её за руку, приблизить к себе. Глядя ей в глаза, спокойно сказал:

– До свидания, Антонина Яковлевна. Если у вас будет во мне нужда, дайте знать. Желаю здравствовать.

С тихим стуком закрылась дверь, метнулась по полу тень от приподнятой сквозняком занавески. Нина бессильно прислонилась спиной к подоконнику, закрыла глаза, чувствуя наряду с облегчением странную, ноющую боль под сердцем. Она не знала, сколько прошло времени, когда в дверь осторожно постучали и на пороге появилась Ида Карловна.

– Ниночка, можно к вам на минутку? Я хотела лишь сказать, что ваши девочки у меня, я их накормила, и они заснули. Я с удовольствием оставлю их до утра…

– Нет-нет, сейчас я их заберу! Благодарю вас, Ида Карловна, спасибо! – очнулась Нина. Выходя из комнаты, она спиной чувствовала внимательный взгляд соседки, но Штюрмер так и не задала ей ни одного вопроса и, после того как Нина перенесла спящих дочерей в свою комнату, только вполголоса пожелала ей спокойной ночи. Нина прикрыла девочек своей шалью, погасила лампу, мельком отметив, как мало осталось керосина, аккуратно повесила на стену гитару, допила холодный чай из кружки. И до самого утра неподвижно простояла у окна, глядя в темноту и слушая, как шуршит дождь в маленьком садике и капли сползают по мокрым листьям.

Наганов сдержал своё слово: больше в квартире на Солянке его не видели. Но одного-единственного его посещения хватило, чтобы за Ниной прочно закрепилось прозвище Чекистовка. Произносилось это, впрочем, без презрения, а больше с опаской. Задирать Чекистовку на общей кухне теперь не решалась даже Фенька Охлопкина, и самое большее, что она себе ещё позволяла, был пущенный Нине в спину шёпот: «Расселась тут в комнате без закону, а он на ей всё едино не женится!» Но стоило Нине обернуться – Фенька радужно улыбалась ей щербатым ртом, из которого торчал измятый окурок, и торопилась к своему примусу.