Роза на алтаре [= Цветок страсти ] - Лора Бекитт Страница 33

Заслышав чьи-то тяжелые шаги, Элиана открыла слипавшиеся глаза. Мимо прошел комиссар Конвента в своих неизменных ярких доспехах, и молодая женщина впервые заметила, как карикатурно он выглядит. Теперь образ воинствующего якобинца уже не соответствовал времени, и это ощущалось столь явственно, что каждый невольно начинал понимать: очень скоро госпожа История сметет его с лица земли. Элиана не могла поставить это в заслугу кому бы то ни было, просто она чувствовала: далеко не все, даже кажущееся нерушимым, прочным, как гранит, а для кого-то – необходимым, как воздух, выдерживает испытание временем.

И все-таки это был еще не конец. В эпоху заката Республики и террора озлобленные на всех и вся якобинцы бесчинствовали вовсю: аресты и казни приняли совершенно хаотичный характер. Опасались бунта заключенных в тюрьмах и потому арестованных казнили огромными партиями на следующий же день после задержания.

Элиана проводила комиссара взглядом. Нет, раньше у якобинцев был другой вид – уверенный, самодовольный, не такой, как теперь – настороженно-злобный, точно у раненых зверей.

Внезапно комиссар повернулся, подошел к пристально глядевшей на него Элиане и резко протянул руку: – Ваши документы, гражданка!

Она продолжала с безмолвным вызовом смотреть ему в глаза, и он был вынужден повторить приказание.

– У меня нет документов, – спокойно произнесла молодая женщина.

– Вы обязаны носить их с собой – таков порядок. Как ваше имя?

– Элиана де Мельян, – она ответила так, как отвечала бы на Страшном Суде, готовая принять и награду, и кару за свою жизнь и свою правду.

– Де Мельян? – озадаченно повторил комиссар и окинул молодую женщину ледяным взглядом. Потом приказал: – Пройдите со мной!

Слушавшая разговор Дезире тихо охнула. Вся очередь замерла, с тревожным любопытством наблюдая непривычную сцену.

Элиана улыбнулась тонкой улыбкой, так, точно разгадала какую-то важную, только ему известную тайну. И взор ее больших темных глаз словно прожег его насквозь.

– Нет, – без малейшего волнения отвечала она, – я никуда не пойду.

Комиссар рассвирепел. Он схватил Элиану за локоть, но она вырвала руку и снова сверкнула глазами.

– Убирайтесь! – это прозвучало насмешливо, жестко, иронично. – Вон из моей жизни, прочь с лица земли!

Ее лицо полыхало огнем румянца, во взгляде застыли решимость и боль. Но страха не было, это заметили все. Толпа угрожающе зароптала: Диктатура утратила власть над душами и сердцами – страх ушел.

Дезире, не ожидавшая такого от своей кроткой госпожи, совсем растерялась.

– Что это с ней? – прошептала какая-то женщина.

– Не знаю, – пробормотала Дезире, – не иначе умом повредилась. Барышня! – попыталась позвать она, но Элиана ничего не слышала.

Многие люди мечтают бросить вызов судьбе, бесстрашно распахнуть душу перед опасностью, рассчитаться с врагами, сказать все, что хочется сказать, но им мешают приличия, условности, боязнь возмездия, страх что-либо потерять. Элиана забыла обо всем: она расхохоталась, пренебрежительно, громко, и смеялась даже тогда, когда подоспевший патруль подхватил ее с двух сторон и повел к повозке.

Ее платок сбился, упал на плечи, и стянутые в узел белокурые волосы в сиянии восходящей зари золотились, словно шлем амазонки, а глаза сверкали точно звезды южного неба. Ее красоту, как и душу, не удалось уничтожить никому.

…И вот опять Элиана сидела на соломе возле холодной каменной стены в тюрьме Консьержери, подперев лицо руками и подтянув к подбородку колени. Но теперь в ее сердце не было страха, хотя вряд ли кто-либо сумел бы ей помочь и ее сын мог остаться сиротой. Теперь она не стала бы дрожать при мысли о гильотине, она пошла бы на казнь с гордо поднятой головой и рассмеялась бы в лицо смерти.

И другие люди тоже вели себя иначе: не было ни причитаний, ни слез, слышались громкие возбужденные голоса, грохот сотрясаемых решеток. В душах даже самых испуганных и робких зрел бунт, людской вулкан воспылал, он бурлил и готов был разразиться потоком праведного гнева.

Элиана не жалела о том, что сделала. Она отомстила, пускай по-своему, но отомстила – за отца, за мать, за Этьена, за Бернара и за свои собственные горести, и как женщина, ставшая матерью, была готова разделить судьбу многих матерей Франции.

Она вспомнила супругу Людовика XVI, королеву Марию-Антуанетту, казненную в октябре девяносто третьего года. Ее сын, Людовик XVIII, восьмилетний мальчик, был отнят у матери и отдан в обучение к сапожнику, где умер, не выдержав разлуки с родными и жестокого обращения. А Марию-Антуанетту на процессе в Революционном трибунале Эбер обвинил в растлении собственного сына!

И вот ночью, едва Элиане удалось уснуть, раздался лязг отодвигаемых засовов и громовой голос: «Выходите все! Вы свободны! Диктатура пала!» И толпы устремились из мрачных стен на улицы ночного Парижа.

Через несколько дней, 28 июля Якобинский клуб был разогнан, а Робеспьера и его сподвижников повезли на казнь, и ликующий народ бежал следом с криком «Смерть тирану!»

Как ни странно, Элиана не разделяла этого восторга. Она соглашалась с Эмилем, который сказал:

– Сколько же раз люди будут плевать в лицо собственным убеждениям?

Молодая женщина радовалась одному: теперь она могла, как мечтал Бернар, «пойти своею дорогой, какой бы трудной она ни была».

И она знала: понадобится еще немало сил, чтобы выжить, во всем разобраться и разглядеть на огромном небосклоне мира свет своей одинокой звезды.