Мой идеальный монстр  - Эмилия Грин Страница 32

Резко крутанул руль, не замечая, что стрелка спидометра уже зашкаливала на запредельной скорости, машину немного повело, но я только сильнее вдавил педаль газа. «Плевать, так даже интереснее…» — словно проблесковый маячок, мелькнуло в мозгу. Уже вечерело, вязкие сумерки опускались на «город ангелов».

При мысли об ангелах у меня заныло в груди… Мой нежный ангел, теперь одиноко лежал на больничной койке, вместо того, чтобы найти успокоение в моих сильных руках. Крошка Лана была права: «я дурачок». Полный кретин, который, по иронии судьбы, разрушил жизнь нам обоим. И теперь я сходил с ума от невероятной боли, которая липкими щупальцами заполняла собой то место, где еще недавно находилось сердце… Месть ударила в него бумерангом, и выбила ко всем чертям…

Неожиданно меня оглушил свет фар, вылетевшей, откуда ни возьмись, машины. Я выкрутил руль вправо, но секунды хватило, чтобы потерять контроль над ситуацией: мою машину резко крутануло, и потащило в сторону — прямо на встречную полосу! Благо, трасса была широкой и других машин не наблюдалась, но на скорости сто шестьдесят километров в час попасть в мёртвую петлю — не лучшее развитие событий…

Я еще раз потянул руль на себя, выжимая до упора соседнюю с газом педаль. Скрежет тормозов, запах паленой резины, мой отборный мат на весь салон и подушка безопасности, врезавшая прямо в нос — всё это в момент, когда мой новый «Порше» врезался в отбойник, и я чудом не вылетел в каньон…

Выбежал из салона автомобиля и истерически захохотал. «Моя первая авария! Чёрт побери! И именно сегодня!!! Как символично…» Согнулся пополам, не в силах заглушить рвущийся наружу нервный смех. Еще пара метров, и я бы вылетел прямиком в каньон…

Я тупо уставился в пугающую пустоту обрыва, мысленно пообещав себе всё исправить.

Глава 17

POV. Лана

Неделю спустя

Как-то раз на уроке естествознания меня спросили: «Что такое чёрная дыра?». Тогда я растерялась и не смогла ответить. Сейчас бы я сказала: «Черная дыра — это моё сердце, после столкновения с метеоритом, имя которому Джастин Коллинз!».

Я не заметила, откуда взялся тот велосипедист, и теперь к разбитому сердцу, растерзанной в клочья душе добавилось еще и сотрясение мозга в купе с многочисленными ушибами и синяками.

Лорел принесла мне альбомные листы и карандаши, но я использовала теперь только один цвет — черный. Даже не отдавала себе отчёт в том, что рисую, а потом, когда пересматривала свои наброски, видела в них только боль, отчаяние и безысходность. Всё это было отражено столь безупречно, что я невольно вновь подвергалась натиску разрушающих чувств, и снова переживала эмоции недельной давности во всей своей пугающей красе. Мой психотерапевт называл это депрессивным синдромом на фоне эмоционального потрясения.

А как еще назвать ситуацию, когда любимый человек дарит портрет, нарисованный тобой, другой женщине, делая ей предложение на твоих глазах, а потом сжигает дотла все твои картины… Нет. Моё подсознание всё еще отказывалось верить, что Джас способен на такое, я вновь и вновь пыталась убедить себя, что это неправда, сон, что мне нужно всего лишь проснуться, чтобы снова оказаться в его ласковых объятиях… Моё тело до сих пор мечтало об этом. Даже в больнице ночью я просыпалась от того, что внизу живота сладко ныло, будто его наглые пальцы вновь вторгались в меня, вытворяя нечто невообразимое…

Моё тело не могло смириться с тем, что это конец. Беспечный разум посылал сигналы в виде волнующих эротических сновидений, а потом, протрезвев от них, вновь вспоминала, что между нами осталась только лютая животная ненависть. Психотерапевт говорил, что отчаяние и безысходность, страх и боль, упадок духа и потеря веры в лучшее и самого себя — это те испытания, которые довольно часто встречаются в жизни, и каждому из нас под силу их преодолеть.

На этих ежедневных сеансах я просто кивала, делая вид, что уже на пути к исцелению своей души, но внутри у меня всё орало: «ДА КАК ТЕПЕРЬ ВЫЖИТЬ ПОСЛЕ ТАКОГО ПРЕДАТЕЛЬСТВА???»

А самое страшное, я просто не могла даже представить себя в объятиях другого мужчины. От одной мысли об этом становилось тошно… Джастин будто навсегда завладел моим сознанием, и я отчётливо понимала, что уже никогда не стану прежней.

***

Наконец, меня выписали из больницы. Лорел настаивала, чтобы я скорее преступила к работе в галерее. Но я не могла. После всего, что произошло, мне хотелось полного уединения. Тихонько творить на берегу Тихого океана, если я всё-таки найду в себе силы снова рисовать. Я не вполне была в этом уверена. По правде говоря, сейчас я вообще ни в чём не была уверена. Нужно было начинать всё заново — с чистого листа…

За эти дни в больнице я пересмотрела многие вещи относительно своего творчества. Не стану больше браться за безвкусные коммерческие заказы. Решила, что теперь абсолютно во всех моих работах будет душа и моё собственное авторское видение, а если кого-то это не устраивает, то пусть ищут себе другого художника.

Я не могла только подвести моих маленьких учеников из детского дома им. Святого Франциска. Через несколько дней после выписки поехала к ребятам, наверняка, они уже меня заждались.

В прошлый приезд в детский дом меня подвозил Джастин. Сердце болезненно сжалось от воспоминания, как он лихо выдавил педаль газа, и, наградив меня на прощание пронзительным взглядом а-ля «мистер совершенство», скрылся из виду. Сегодня я добралась сама, на такси.

Дети облепили прямо с порога, и, наконец, впервые за эти дни я почувствовала себя не так паршиво: в своей тарелке, среди таких же одиноких, несчастных и обездоленных.

— Смотрите, кто пришёл! Это Лана, Ланочка!!!

— Ура, сегодня мы будем рисовать!

— Лана, я соскучилась! — доносилось со всех сторон. Они притянулись ко мне словно магниты, не отпуская до самого вечера.

— Ланочка, посмотри, как здорово получилось! — малышка Эмбер забралась ко мне на колени, и мы вместе любовались её рисунком.

Ей было лет восемь, и она также как и я когда-то, делала большие успехи в рисовании. Но у меня в детстве не было никого, кто бы мог помочь раскрыть талант, направить в нужное русло. У нашей семьи не было возможности оплачивать кружки и секции, мама и без всего этого ели сводила концы с концами. А когда в тринадцать лет мне тоже пришлось начать подрабатывать, ни о каком рисовании и речи быть не могло. Мама вообще не воспринимала моё увлечение всерьез. Поэтому я твёрдо решила не бросать Эмбер и поддерживать её насколько у меня хватит сил и возможностей. Может, тогда её жизнь сложится куда лучше, чем моя…

Дети ещё долго не отпускали меня, обсуждая, что мы будем учиться рисовать в следующий раз. Было отрадно осознавать, что хоть кому-то в этой жизни я ещё была нужна.

***

Дни сменялись ночами, ночи — днями, и только в моём собственном придуманном мире не менялось ничего. Вечный день сурка. С утра прогулка вдоль берега океана, завтрак в «Старбаксе», далее творчество-творчество-творчество, какие-то домашние дела и сон.