Отворите мне темницу - Анастасия Туманова Страница 32

– Осторожней, осторожней, господа… – послышался вдруг взволнованный писк из сеней – и мимо Вари протиснулся огромный, исходящий паром самовар. За ним обнаружилась худенькая блондинка в чёрном платье. При виде Вари девушка ахнула. Самовар из её рук ловко выхватил Николай, позволив подругам кинуться друг дружке на шею.

– Варя! Варенька! Не чаяли уж дождаться! Флёна, Флёна, да где же ты там застряла?!

– Аннинька! И не изменилась ничуть! Весна ты моя ботичеллиева!

Но в это время из-за стола наконец-то выбралась Флёна Прокофьевна – и Варя едва не лишилась дыхания в её могучих объятиях и чуть не оглохла от зычного крика:

– Мамаша! Подите сюда живее! Варька наша Зосимова вернулась!

Уже глубокой ночью «воскресная школа» в швейной мастерской опустела, и Варя осталась наедине с подругами. Шумно пыхтел, горячился вновь поставленный самовар. Лежали в знакомом расписном блюде сайки и пирожки. Чай в кружках пах летним лугом и земляникой. Варя, у которой глаза слипались от усталости и обилия впечатлений, сонно улыбалась Флёне. Та сидела, навалившись монументальной грудью на край столешницы, и бурно возмущалась:

– Ну это ж надо – от заграницы отказаться! Блажная ты, Варька, – право слово, блажная! И допрежь такая была, и посейчас осталась! То ж Ита-алия, дура! Апельцыны, кои у Елисеева в магазине по шесть рублей, там, поди, как наш шиповник растут! Тепло, зимы почитай что нету – стало быть, и на дрова расходов никаких! Красота повсюду, итальянцы оперы поют, никаких тебе Пахомов пьяных по подворотням не валяется! По церквям сплошь художество развешано, и бесплатно смотреть можно! Чем же тебе там худо оказалось, дурища?!

– Да всем. – устало отозвалась Варя. – Стосковалась, и всё. Ты говоришь – зимы нет… а у меня от этой жары в Риме просто голова кругом шла! Да и вовсе…

– Варя права, а ты, Флёна, глупа! – решительно заметила Анна. – Я даже в гостях у тётки, в Вильно, скучаю по Москве, а уж за границей!.. Вернулась – и правильно сделала! Здесь её любят и помнят! Здесь ей и работаться будет легче – верно ведь, Варенька? Мы найдём тебе квартиру – непременно светлую, чтобы мастерскую можно было устроить, и тогда…

– Хорошая фатера денег немалых стоит! – ввернула Флёна.

– Деньги у меня есть. – слегка смущённо сказала Варя. – Я несколько картин удачно продала в Риме… и в Петербурге тоже. И Евдокия Павловна обещала мне ещё заказы, так что…

– Чудесно! Просто чудесно! – обрадовалась Анна. И, внезапно перестав улыбаться, пристально вгляделась в лицо Вари голубыми, уже близорукими глазами. – А знаешь, ты очень изменилась, Варенька.

– К худшему? Постарела?

– Что ты! Напротив… Стала как-то взрослей, сдержанней. Настоящая дама из общества – нипочём не скажешь, что бывшая крепостная! И речь сделалась правильной! Ты брала уроки манер?

– Ещё не хватало! – отмахнулась Варя. – Мне до сих пор совестно того, сколько денег Евдокия Павловна на меня потратила. Ведь добрую половину сберечь можно было! А манеры… Как не было никаких, так и нет. Тебе, ей-богу, кажется.

– Ничуть не кажется! – Анна вдруг тихо рассмеялась. – А помнишь, как ты чуть не отменила свою первую выставку из-за того, что до смерти боялась, будто не сможешь светски беседовать с господами из Академии художеств?

Улыбнулась и Варя.

– Ну, теперь, видно, выучилась… Прав был Аким Перфильич, учитель мой! Он всё тут же, в Толмачёвском обретается? Не разбогател?

Флёна только сморщилась:

– Нешто такой разбогатеет? Он ведь, Варька, каким был, таким остался! Едва хоть какие гроши заведутся – сейчас или взаймы отдаст кому-нибудь, или за чью-нибудь фатеру заплатит, или для кого-то дохтура приведёт… Глядишь, и избавился от денег с божьей помощью! Всё на собственных студентов спустит, разбойников неблагодарных! Прямо как твой тятенька покойный, тоже истинно святой жизни человек был… На могилку пойдёшь ли? Могилка прибрана, мы с мамашей ухаживаем! На Пасху и цветики посадили, и оградку подновили, и куст сиреневый Петька Чепурин приволок…

– Спасибо. Прямо завтра и схожу.

– А мы здесь – сама видишь как. – Анна погладила ладонью внушительную стопку книг на краю стола. – Школу сделали для людей, чуть не всё Замоскворечье сбегается! Начинали-то студенты наши для ребятишек, – а там, смотрим, и взрослые подтягиваться начали! Денег, разумеется, мы не берём, а просто пускаем всех желающих! Спасибо Марье Спиридоновне: помещение нам по воскресеньям предоставляет. Нас и княгиня Вера Николаевна к себе в Столешников звала, но мы подумали… и отказались. Мало кто из наших учеников рискнёт прийти заниматься в богатый дом.

– Как это Николай Станиславович у вас в учителях оказался? Для чего ему?

– И он, и княжна Аннет, и даже сама Вера Николаевна иногда приходит! – с гордостью похвасталась Анна. – Варенька, ты, верно, не знаешь, – в России сейчас большие перемены после Манифеста! Каждый образованный человек старается хоть что-то делать для бедных людей, для народа! Мы вот пытаемся хотя бы грамоте и счёту выучить каждого, кто хочет! А там, даст Бог, дойдёт и до географии с историей, и даже до естественных наук… Чему же ты улыбаешься?

– И в мыслях нет! – Варя поспешно отвела взгляд от зевающей Флёны. – Неужели ты намерена нашу Флёнушку обучить географии?

– Нипочём не соглашуся! – подавив зевок, решительно объявила та. – И мамаша не дозволят, и жених возражать станут! Пантелей Макарыч у меня уж такой сердитый насчёт бабьего ума! Нипочём его не одобряет! Ещё возьмёт да и не женится, коль я выучусь! А на меня тогда и мамаша осерчают, и самой мне ни к чему в девках оставаться! Этак и приданое не поможет! Сюда-то мамаша отпущают, потому что, говорят, коли уж князья сиятельные вас учить не брезгают, стало быть, дело благонадёжное! А к студентам нипочём не пустили бы! Особо после того, как здесь в прошлом году арест за арестом шли! Почитай, что всех наших на допросы таскали – и Чепурина, и Фролова, и Кочетова, и Сметова… Этот и вовсе опосля пропал!

– Как – пропал? – испуганно спросила Варя. – Помер, спаси Бог?!

– Жив-здоров! Куда-то в Польшу подался – и это перед самым бунтом там! При том, что ему и из Москвы уезжать начальство воспретило! В одну ночь исчез, никому не сказался! Вот душу положу, что без него и бунт у поляков не обошёлся!

– Откуда же ты знаешь, что он жив?

– Знающие люди шепнули. – многозначительно сказала Флёна, и Варя улыбнулась было, но, поймав взгляд Анны, сделалась серьёзной.

– Доиграется, видит бог, до Владимирской дорожки! – мрачно предрекла Флёна. – Ведь сам из благородных, кажись… а туда ж, против правительства бунтовать взялся! А ведь мог бы и на доктора выучиться, кабы из ниверситета не попёрли за какие-то бумажки незаконные! Мамаша ещё когда говорили, что выпороть как следует Андрея Петровича некому – глядишь, и человек бы стоящий получился!

– Господь с тобой, Флёна, ты глупа! – сердито перебила её Анна. – По-твоему, стоящий человек – это тот, кто живёт на свете как гвоздь в стене, ни о чём не думает, кроме дохода с именья… или хотя бы с москательной лавки, как твой Пантелей Макарыч! И ничьи страдания его не трогают! Да Сметов с себя последнее готов снять для бедного человека!