Дурман - Екатерина Риз Страница 32

— А тебе для жены жалко, да? — тут же встала в позу Тамара. — Для меня жалко?

Ира же рукой на табуретку по соседству указала, а родственнику улыбнулась.

— Ты не смотри, Вадик, ты сядь и выпей.

Вадик, в быту Вадюша, проницательно прищурился, перевёл взгляд с лица жены на лицо родственницы, непонятно как оказавшейся на его кухне этим вечером, если вчера ещё была в Лондоне, и выдвинул вперёд круглый пухлый подбородок. А следом заклеймил их обеих позором:

— Вы пьяные.

Тома сразу перестала выказывать воинственность, скорбно поджала губы и виновато опустила голову.

— Пьяные, — покаялась она. Опустилась на стул, а Вадик со стуком поставил бутылку обратно на стол. Вид всё ещё имел грозный.

— Пьяница-мать — горе семье, — выдал он забитую тираду и отправился сменить рабочий костюм на удобные домашние джинсы и футболку. Отправился, нахально переступив через веник и совок.

А Тома голову рукой подпёрла и грустно посмотрела на Иру.

— Не дадим ему портвейна, он меня не любит.

Ира протянула руку и сочувственно похлопала сестру по плечу.

— Не плачь.

Тома мотнула головой.

— Не плачу, — заявила она, и тут же шмыгнула носом. А потом тоскливо протянула в сторону комнат: — Вадя! Уложи детей спать.

Вадя уложил не только детей, спустя час, надо отдать ему должное, он и их спать уложил. Портвейн к тому моменту закончился, раковина была полна грязной посуды, а разговоры стали путанными и пространными. Ире постелили на диване в большой комнате, и когда она осталась одна в темноте чужой квартиры, поняла, что сон к ней не торопится. Вроде и выпили за разговорами немало, и день выдался длинным и насыщенным, и нет ничего лучше, чем сейчас уткнуться носом в спинку дивана и заснуть глубоким пьяным сном, а её даже алкоголь не спас от тягостных раздумий. Вслушивалась в ночную тишину чужой семейной жизни, крутилась на неудобном диване, и без конца вздыхала. Ей было жарко, даже тошно, голова то ли болела, то ли кружилась, на желудке тяжело, в общем и целом, дурно, и на минуту или две страшно стало, настолько, что захотелось зарыдать от ужаса того, что натворила. Зачем уехала? Зачем наговорила всё это Мише? Разве он заслужил? Как посмела изменить ему и всё испортить? Они так долго строили свою жизнь, старались, думали о будущем, а она вдруг решила, что ей мало страсти и секса, что не хватает того всепоглощающего чувства, которое сводит людей с ума и заставляет делать глупости. Разве она хочет повторения этого? К чему это приведёт?

Две минуты прошли, она сделала глубокий вдох, и в который раз за последние два дня пришла к выводу, что поступила правильно. Она не хочет сумасшествия и помутнения рассудка, но она хочет жизни. Не прятаться за стабильностью, не скрывать свои чувства за новым платьем, не улыбаться напоказ, притворяясь счастливой. Она хочет быть счастливой. Коротко и ясно. И главное, что это правда, без всяких прикрас.

Утром встретились с Томой у зеркала в ванной. Ира уже с минуту рассматривала своё помятое отражение, а Тамара только появилась за её спиной, взглядами в зеркале встретились и вместе вздохнули.

— Голова болит, — пожаловалась Тома, Ира кивнула, соглашаясь. А потом добавила:

— И диван у тебя неудобный. Я полночи крутилась, зато поняла, чего хочу от жизни.

— И чего?

Ира снова на себя посмотрела, заправила волосы за уши, а затем вздёрнула подбородок.

— Я хочу быть счастливой.