Лавина чувств - Элизабет Чедвик Страница 32

— Кто это? — проворчал Джослин.

— Фальберт, старший писец, — узнала его Линнет.

— И каков он?

Она нахмурилась, слегка наклонив голову в сторону, стараясь быть беспристрастной.

— Он приятный и любезный человек, и у него красивый тонкий почерк, но он слишком мягок.

Джослин задумчиво кивнул.

Беседа между де Корбеттом и Фальбертом становилась более эмоциональной. Фальберт, качая головой, бросил испуганный взгляд на Джослина. Между двумя стоявшими мужчинами втиснулась женщина и тоже вступила в этот оживленный спор. Было заметно, как на ее полноватой фигуре от напряжения натянулись швы голубого платья. Ее грудь вздымалась, как морской прилив, а янтарные бусы на шее слегка подпрыгивали. На ее упитанном лице невозможно было разглядеть ни губ, ни глаз, так оно заплыло от жира.

Не скрывая своего раздражения, Линнет усмехнулась.

— Джайлс купил этот голубой бархат, который сейчас на ней, потому что хотел пошить себе новую рубаху, но, когда мы уезжали отсюда после его ссоры с отцом, бархат пропал. Не думаю, чтобы он шел Джайлсу так, как сейчас идет Мейбел де Корбетт.

— Это и есть жена де Корбетта? — удивился Джослин.

Она смотрела, как он наблюдает за сенешалем и его супругой, сравнивая его аристократический профиль и толстое краснощекое лицо этой женщины, безуспешно стараясь представить их вместе как мужа и жену.

— Мне сказали, что когда-то она была так же красива, как и ее дочь, Гельвис, — сердито добавила Линнет.

— Это предупреждение?

— Я бы так не сказала, сэр, — Линнет бросила на него лукавый взгляд. — Кроме того, я полагаюсь на ваш здравый смысл.

Немного повеселев, он снова посмотрел на слуг.

— Этот бархат ей придется носить всю оставшуюся жизнь. С этого дня она вынуждена будет довольствоваться тем, что у нее есть.

Линнет приказала слуге наполнить его пустой кубок, но Джослин быстро закрыл его ладонью.

— Вы хотите напоить меня так, чтобы я, свалившись под стол, провел там всю ночь?

— Мне показалось, что вы хотите еще судя по тому, с какой легкостью опустошили последние три кубка вина.

Он угрюмо улыбнулся.

— Я бы тогда просто не смог съесть свой ужин. В этой гостиной и так хватает пьяниц, способных осушить целую пивную. — Он насмешливо посмотрел на Гальфдана Сиггурдсона, который, поставив локоть на стол, боролся с другим охранником. На их столе стояли короткие горящие свечи. Гальфдан, воспользовавшись свободной рукой, поднес наполненный кубок к губам, подбадриваемый своими дружками, из которых тоже никто не был трезв.

Вдруг Джослин встал и, выходя из-за стола, направился к толпе людей, собравшихся в гостиной. Это было так необычно и настолько не укладывалось в привычные представления о хозяевах этого замка, что многие просто опешили, бросая в его сторону подозрительные взгляды, выражавшие у одних враждебное удивление, у других — одобрение и любопытство. Раймонд и Джайлс де Монсоррели удалились бы в свои покои на верхнем этаже, оставив разбираться во всем своих слуг. Но новый хозяин, и это они видели, решил во все вникать сам и навести здесь порядок, применив, если это потребуется, силу и имеющуюся у него власть. Он, словно садовник, выискивал вредителей, чтобы расправиться с ними сейчас, пока еще не слишком поздно. Но он был когда-то таким же наемником, как и окружавшие его в данную минуту люди, поэтому они еще не привыкли воспринимать его в новой роли и относиться к нему так, как это следовало в его нынешнем положении.

Джослин подошел вплотную к де Корбетту. Сенешаль прекратил свою оживленную беседу с писцом и очень подобострастно поклонился новому лорду. Его жена тоже сделала реверанс и захлопала ресницами, глядя на Джослина, но, так как она была вдвое старше и полнее своей дочери, ее заигрывания никак не тронули Джослина. Покусывая губу, он быстро прошел мимо них к главному оружейнику башни и завел с ним разговор о необходимости изготовить стрелы для больших луков, которыми намеревался вооружить воинов, охранявших башню.

Крики присутствующих, оживленно следивших, как двое наемников боролись на руках, заглушили ответ главного оружейника. Нахмурившись, Джослин поднял голову и посмотрел вдоль длинного стола на шумевших мужчин. Гальфдан уже готов был прижать руку своего соперника к расплавленному на столе воску, образовавшемуся вокруг горящего фитиля свечи. Окружавшие их возбужденно стучали кулаками по деревянному столу в унисон крикам так, что подпрыгивали кружки. Пламя свечи вспыхнуло и погасло, когда Гальфдан последним рывком все же уложил руку своего соперника: тот обжег свое запястье горячим воском, а его противник продолжал удерживать руку прикованной к столу, как бы ставя обжигающее клеймо на память об этой схватке. Отвратительный запах коптящего жира заполнил всю гостиную, когда Гальфдан отпустил свою жертву под улюлюканье воинов, приветствующих его победу. Никто не хотел больше соревноваться с ним в силе и выносливости. Разминая свои мощные плечи, он победоносно осмотрелся. Вокруг себя он видел улыбающиеся лица благодарных и восхищенных зрителей. Не улыбался только один человек — Джослин.

— Хотите сразиться со мной, сэр? — Гальфдан протянул свою мясистую лапу. На его запястье красовалась синяя татуировка из древнескандинавских рун. — Или вы боитесь?

Воцарилось молчание — молчание настолько полное, что всем стало как-то не по себе после таких оглушительных криков, предшествовавших ему. Напряжение возрастало с каждой секундой, улыбки исчезли, и все уставились на Джослина, ожидая, что он ответит.

— У тебя больше слов, чем мозгов, — сказал Джослин со спокойным презрением. — В тебе говорит выпитое вино, против меня ты не продержишься и минуты. — Он повернулся к силачу спиной и стал удаляться. Гальфдан продолжал пристально смотреть на него.

— Трус! — проревел Гальфдан на древнескандинавском языке.

Все опять загалдели кругом, то ли от любопытства, то ли от пьяной радости, предвкушая незабываемое зрелище. Теперь датчанин просил у Джослина не просто согласия испробовать силу его рук, он обвинил нового лорда Рашклиффа в том, в чем до сей поры его никто никогда не мог упрекнуть.

Джослин остановился, как бы взвешивая свои шансы. Он мог бы сделать вид, что не знает древнескандинавского языка, выразив еще большее презрение к этому заносчивому хвастуну. К тому же он страшно устал, у него все болело, особенно ныло плечо, и ему ужасно не хотелось именно сейчас столкнуться с этим верзилой, испытав на себе всю силу его мускулов. Но если он уйдет, не приняв вызова, то последствия будут не из приятных. Его проверяли, и он знал, что теперь не время уходить в сторону, закрыв на все глаза. Он медленно развернулся и пошел через гостиную к гигантскому датчанину.

Гальфдан довольно оскалился. Его товарищи были осмотрительнее. Один из них вновь зажег фитили свечей, стоявших на столе, и затесался в толпу, окружившую получившуюся арену.

Джослин сел напротив Гальфдана.