Евгения - Елена Гайворонская Страница 32

Утром затрезвонил будильник. Максим поднялся, растолкал жену. Та с трудом разлепила припухшие веки. Ирина выглядела разбитой: под глазами синева, волосы дыбом, пила кофе, страдальчески морщась, массировала виски. Видно, вечеринка удалась.

– Ну и как Венецианский балет? – мрачно осведомился Максим.

Ирина поперхнулась.

– Знаешь. Макс, – произнесла она, откашлявшись, – иногда ты меня пугаешь тем, что всё про всех знаешь.

– Работа такая, – отрезал Максим.

Ирина повернула голову и, застонав, сдавила ладонями виски.

– Сколько же ты выпила? – ухмыльнулся Максим.

– Тебе то что? – огрызнулась жена, – если я сдохну, ты только рад будешь.

– Депрессивное состояние, вызванное похмельным синдромом, – диагностировал Максим и пошёл в душ.

Ирина что-то пробурчала в ответ. Налепила на лицо жуткую зелёную маску, сделавшись похожей на ожившего мертвеца. Она и двигалась, как зомби – натыкалась на мебель, бранилась под нос, кидала в чемодан, что попадалось под руку. Пришла горничная. Ирина на неё набросилась, с ходу за что-то отчитала. Максим понял, что объясняться с женой в таком состоянии невозможно, ушёл в комнату, врубил телевизор и стал коротать время до приезда Вадима.

К подаче машины Ирина успела привести себя в божеский вид – напялить какой-то пёстрый эксклюзив и, поверх, голубую норку. Она посвежела и повеселела. Не успев сесть в самолёт, заказала дринк. Максим оглядел салон первого класса, решил, что вряд ли Ирина станет закатывать сцены в присутствии посторонних и, собравшись с духом, произнёс:

– Ира, я должен тебе кое-что сказать.

– Нашёл время. У меня уши заложило, – капризно объявила Ирина. – Впереди две недели, успеем наговориться.

И, осушив свой дринк, откинулась в кресле, закрыла глаза.

Ну не зараза?

После московского ледяного смога мягкий альпийский воздух казался неестественно чистым. Казалось, повсюду разлился тонкий еле уловимый аромат морозной хвои и чего-то ещё – неуловимого, невесомого, как первый иней, покалывавшего ноздри, кружащего голову. Взору открывался великолепный пейзаж. Неровные пики заснеженных гор, снег, искрящийся всеми цветами радуги на невероятно ярком ослепляющем солнце, пушистые сосны, прокалывающие острыми макушками невероятно синее небо. От этой нетронутой первозданной красоты захватывало дух. Максим подумал, что непременно влюбился бы в Альпы, если бы не надо было покорять их на лыжах.

Ирину, напротив, возбуждала мысль о предстоящем катании. Обозревала горы горящими от возбуждения глазами, как норовистая лошадка притопывала мыском ботинка, поправляла шапочку, ловила заинтересованные мужские взгляды и бросала ответные, из-под полуопущенных ресниц, мастерски разыгрывая кокетливое смущение. Максим равнодушно наблюдал за этой игрой и размышлял, когда будет лучше возобновить разговор, отложенный в самолёте. Порой ему казалось, что Ирина не догадывается, о чём пойдёт речь, а иной раз думал – что она великолепная актриса, исполняющая роль наивной недалёкой супруги. Максим попеременно склонялся то к одному, то к другому варианту, и не знал, какой из них для него предпочтительнее.

– Ира, нам надо поговорить. – Снова сказал Максим, когда оказались в роскошном двухкомнатном люксе.

– Это важно? – Приподняла брови жена.

– Да.

– Тогда отложим на потом, – спокойно обронила Ирина. – Не будем портить отдых проблемами. Впереди масса времени. Не хочешь прокатиться прямо сейчас?

– Нет, я хочу передохнуть с дороги. – Отозвался Максим.

– А я проедусь. Обожаю горы! Такая красотища! Надо будет в следующий раз взять с собой детей, как ты считаешь?

– Посмотрим. – Отозвался Максим, почувствовав раздражение оттого что Ирина всякий раз ловко сводила беседу к детям. Сколько можно спекулировать ими? Миллионы родителей расходятся, и ничего. Он уже и так давным давно стал «воскресным папой» – видит сына и дочь только по выходным и праздникам, в перерывах между делами и командировками. Максим вдруг понял, что хочет расставить точки над тире уже не ради Евгении, а ради самого себя. Он тоже смертельно устал всем врать: жене, детям, любовницам, знакомым, самому себе. Хочет стать свободным, вырваться из удобной комфортной золотой клетки, в которую по дурости запер себя сам.

Максим лёг на широкий диван, включил телевизор. Ирина ещё некоторое время копалась в спальне, рассовывая вещи по шкафам, потом крикнула, что уходит, хлопнула дверью.

Максим набрал номер Евгении.

– Ну, детка, пожалуйста, ответь!

Ровные размеренные гудки вызывали в нём волну глухого бешенства, желание расколотить проклятый кусок пластмассы ко всем чертям. Эта злость искала выхода. Сон улетучился. Максим снова чертыхнулся, оделся и отправился за лыжами.

Он был не настолько самонадеян, чтобы лезть на чёрную трассу. Но и катание с новичками, среди которых преобладали подростки, больно било по самолюбию. Максим проехал по краю склона, удаляясь в сторону, пока не заметил заманчивую относительно ровную ложбинку, не слишком петлявшую меж сосен. «Пожалуй, то, что нужно, – решил он, встал на край спуска, примерился и, оттолкнувшись палками, заскользил вниз, с каждой секундой набирая скорость. По бокам, как в ускоренной перемотке видеофильма, замелькали деревья. В лицо бил ветер с противной колючей снежной пылью. В какой-то миг Максим понял, что не может управлять лыжами, несётся неведомо куда, не разбирая дороги, словно машина с отказавшими тормозами, прямо на корявые мачты сосен и уже увидел перед собой шершавые наросты на коричневом стволе, выскочившем на пути. Дьявол! В последний момент неуклюже присел, рванулся влево, почувствовал, что теряет равновесие и кубарем летит вниз. Заметались, чередуясь, как в детском калейдоскопе, синее небо, белая земля, тёмно-зелёные пики деревьев. Снег оказался жёстким, как асфальт с одной только разницей: он был холодным и набивался в рот, уши, за шиворот. Когда сумасшедшее движение остановилось, Максим ещё какое-то время лежал неподвижно, глядя в безмятежное небо на проплывавшие ватные комья облаков. Затем ощутил холод, приподнялся на локте, сплюнул, выгреб из-за ворота подтаявший снег. Попытался встать, но тотчас, охнув, осел – щиколотка отозвалась резкой острой болью. Проклятие! Только перелома ему не хватало! Кое-как Максим дотянулся до лыж – одна сломалась, он отстегнул её, с отвращением отбросил в сторону. Обломок воткнулся в сугроб. Максим достал мобильник и трёхэтажно выругался: дорогой аппарат безнадёжно завис при падении. Некоторое время Максим реанимировал трубку, вынимал и вставлял симку, пока не убедился в полной бесполезности усилий. Тогда он вышвырнул бесполезное устройство прочь и стал подниматься, стиснув зубы, морщась от боли.

– Ну и где хвалёная система безопасности курорта? – бормотал под нос, – Где чёртовы инструктора? Дойду – убью!

Как вдруг он увидел лыжника. Тот спускался красиво, как в олимпийской трансляции, плавно огибая деревья, то, исчезая из поля зрения, то снова выныривая на поверхность, потом поравнялся с Максимом, и, наконец, сделав лихой разворот, притормозил.