Река надежды - Соня Мармен Страница 32

Дрожащими пальцами Александер достал из узла с одеждой листок, на котором были указаны координаты, и пару минут вертел его в пальцах, прислушиваясь к хрусту бумаги и вспоминая, что там было написано, а потом резко сел.

Ночные звуки заглушались громким пением лягушек и писком комаров. Временами слышался тихий плеск волны о берег, легкий шелест листвы на ветру. Сладко пахло кашей из очищенных зерен маиса, которая томилась в котелке на углях и предназначалась вояжерам на завтрак. Вокруг царил покой, и только в душе Александера неистовствовала буря. Неподалеку разместились его товарищи по путешествию; некоторые спали под перевернутыми лодками, но больше оказалось тех, кто, как и Александер, предпочел лечь под открытым небом. В нескольких футах от воды стояли два каноэ. При желании он мог бы сесть в лодку и поплыть вниз по течению…

По-прежнему сжимая в руке листок, Александер посмотрел в ту сторону, где разместился на ночлег ван дер Меер. Его белая палатка, казалось, сияла в лунном свете. Это было бы легко, так легко… Голос пожилого торговца в очередной раз прозвучал у него в ушах: «Слово чести шотландца, который себя уважает, не имеет цены! Александер, пообещайте, что сделаете все необходимое, чтобы помочь этим людям!» Что ж, он, Александер, дал ему слово. Но много ли оно стоит? Может, десять тысяч фунтов? Нет, оно стоит много больше… А честь – она и вовсе бесценна.

Он сунул листок в спорран, который по привычке носил на поясе. В этот момент ему показалось, что в палатке происходит какое-то движение. Может, ван дер Меер следит за ним? Он выждал полминуты, потом лег и смежил тяжелые веки.

На следующее утро, как и во все другие дни, которые предшествовали их прибытию в Гран-Портаж, они за час до рассвета собрались в путь. Александер как раз придерживал каноэ за нос, а товарищи укладывали груз, когда к реке спустился Голландец. Он долго смотрел на молодого шотландца, потом спросил:

– Хорошо спалось, мой друг?

– Не жалуюсь, мсье!

– Славно, славно…

С многозначительной улыбкой на губах ван дер Меер приподнял шляпу, повернулся и пошел к палатке. Александер почувствовал, как забилось сердце в груди. Сомнений быть не могло: Голландец прекрасно знал, какого рода размышления мешали ему уснуть.

* * *

Дни текли в такт песням, которые пели гребцы, облегчая себе работу. Они плыли среди величественных пейзажей, напоминавших Александеру о ничтожности человека. Подчинить себе этот дикий безжалостный край будет трудно, ох как трудно… Впрочем, до водопада Гранд-Шодьер они добрались без неприятностей. Здешний волок составлял шестьсот сорок пять шагов, и идти приходилось вдоль быстро текущей воды, то и дело обдававшей их брызгами. Затем пришла очередь волока Гран-Калюмэ. Здесь, чтобы обойти пороги, вояжерам довелось пройти с грузом на плечах порядка двух тысяч шагов.

Миновав остров О-Алюметт и пороги Иоаким, они в сумасшедшем ритме работали веслами, пока не доплыли до места слияния рек Оттава и Маттава. Отсюда речной путь вел к региону Великих озер. После преодоления множества препятствий на реке Маттава им оставалось лишь переправиться через озеро Ниписсинг и спуститься по течению Френч-ривер [56].

Временами спокойная, временами бурная вода, вспененная веслами, увлекала их в анфиладу песчаных бухточек и заливов. Из прибрежных зарослей вылетали, хлопая крыльями и покрикивая, утки-мандаринки, иногда целым семейством. Часто на берегах, у самой воды, встречались деревянные кресты. Вояжеры словно по команде обнажали головы и читали короткую молитву. Однажды таких крестов оказалась целая дюжина.

Во многих местах берега поросли густым ивняком, среди которого поблескивали черные глазки мускусных крыс. Порой берега становились каменистыми: несколько тысяч лет назад здесь прошел ледник, оставив по себе память в форме гигантских, по человеческим меркам, каменных глыб. Иногда пейзаж напоминал Александеру его родную Шотландию и в сердце просыпалась щемящая тоска.

Тридцать шесть волоков, иные из которых были короткими, а иные – длинными и изматывающе трудными, отделяли побережье Лашин от Гран-Портажа. Как только путь вояжерам преграждали пороги, приходилось останавливаться и осторожно выгружать из лодок всю поклажу. Идти часто приходилось по воде, поэтому люди снимали митассы и мокасины и оставались в рубашках и коротких набедренных повязках-брайе, представлявших собой полотнище из холста или выделанной кожи, которым обматывали ноги и закрепляли поясом на талии. Глядя на полураздетых товарищей, Александер не раз вспоминал о килте. Сейчас эта часть традиционного костюма горцев ему очень пригодилась бы, да и вид у килта намного приличнее…

Переносить груз по реке или вдоль нее в повязках было удобнее, но при этом больше возможностей добраться до живого тела было и у комаров. В перерыве между двумя атаками кровожадных насекомых Александер взваливал себе на плечи один или два тюка весом по девяносто фунтов каждый и накидывал на лоб кожаный ремешок под названием томлан, который помогал удерживать груз в правильном положении. Согнувшись под тяжестью тюка, словно бы волоча на плечах все невзгоды этого мира, он шел по узкой тропинке через участки, кое-где каменистые, а кое-где болотистые, к тому месту, где можно было сбросить поклажу и спустить лодки на воду. Иногда кто-нибудь из вояжеров на спор или просто, чтобы показать свою удаль, переносил за один раз еще больший вес. Шелдон Килпретин по прозвищу Ирландец превзошел всех, когда пронес груз весом в двести пятьдесят фунтов через волок Гран-Калюмэ!

Невероятные усилия, которых требовало перетаскивание груза, не давали Александеру замерзнуть. Прежде чем снова сесть в лодку, он обливался ледяной водой, и это придавало сил. Вояжеры рассаживались по местам, и их весла вспенивали воду в ритме народных песенок «A la claire fontaine» [57]и «C’est l’aviron qui nous mène» [58].

Был еще один способ преодоления речных порогов, менее трудоемкий: к носу лодки привязывали веревку и вели ее вверх по течению. Разумеется, ударов о подводные камни было не избежать, как бы «ведущий» ни старался. Приходилось делать остановку и латать пробоины с помощью ватапа [59]и сосновой смолы, которую плавили на огне факелов.

Если же пороги казались не слишком страшными, вояжеры делали судьбе вызов: прочитав короткую молитву, они решительно бросались в бой. Разъяренная река ворчала в своем ложе, заглушая все звуки окружающего мира, но каждый из гребцов отчетливо слышал биение собственного сердца, почти такое же громкое, как пульс потока.

Река в своем гневе плевалась, насмехалась над неудачным ударом весла, издевалась, слепя белой пеной, жестоко сотрясала каноэ и грозила в любой миг проглотить их. Промокшим до нитки вояжерам приходилось удваивать усилия и грести еще осторожнее, чтобы не натолкнуться на подводный камень и не пропороть дно. Невзирая на все это, вояжеры упрямо вели свои суденышки по беснующимся водам, и в конце концов побеждали, какой бы неукротимой река себя ни воображала.