Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани Страница 32

Джессика почти ощутила, как напрягся ее отец, хотя и не видела его. Антонио ди Ардженто.

Она не была знакома с этим человеком, только видела его издали на Риальто и очень часто слышала горькие жалобы отца.

«Клоун с лицом обезьяны! Вкладывает деньги в торговлю, а сам ничего в ней не смыслит!»

По мнению Шейлока, синьор Антонио не воспользовался в свое время возможностью толком чему-либо обучиться и свое недавно обретенное богатство растрачивал сейчас на безрассудные морские авантюры, хотя, казалось бы, какое ее отцу до этого дело? Шейлоку досаждало то, что Антонио часто появлялся у него на Риальто. Антонио ненавидел евреев, хотя в Венеции это не было редкостью, он постоянно оскорблял Шейлока и чернил его бизнес. Бесстыдный человек, говорил отец, ему лет пятьдесят или больше, а он предпочитает общество молодых людей лет двадцати, мужчин вроде Бассанио или Лоренцо, и молодых купцов, отцов которых выбрал в друзья, близнецов Салерио и Соланио делла Фатториа. Обезьянье лицо Антонио, как говорил ее отец, все покрыто морщинами, но нарумянено, а его каштановые волосы — это парик. Шея у него сморщенная и жилистая, а зубы выкрашены. Только на расстоянии его еще можно принять за одного из тех молодых людей, которые шатаются с ним вместе только лишь из-за его внезапного богатства и готовности тратить его на них. Чтобы привлечь их внимание, он разыгрывал из себя великого мецената. Даже они разгадали его все, кроме Бассанио, который так же увлекся Антонио, как старший мужчина увлекся им. Бассанио считал его волшебником коммерции и внимал каждому его слову, несмотря на ужасную неудачу с вином три года назад.

* * *

Это случилось потому, что Бассанио, хотя, в общем, считал отвратительным марать руки торговлей, подумал, что игра с высокими ставками в торговле лучшая перспектива по сравнению с настоящей работой. Место в церкви или высокий пост секретаря при дворе дожа — все это скучно, требует усилий, и там нет волнующего чувства риска. Так, доведя свое состояние до опасно низкого уровня за карточными столами, он пустился в более рискованную авантюру с торговлей вином, присоединившись к Антонио, Лоренцо ди Скиммиа и одному флорентийцу по имени Грациано ди Пезаро. Игнорируя эмбарго, введенное Христианской лигой на торговлю с османами, партнеры отправили морем восемьсот баррелей испанского вина в Константинополь. Их корабли каким-то чудесным образом избежали всех опасностей на море, включая погоню за ними венецианского военного судна, и вошли в турецкий порт со своим грузом в целости и сохранности. Велико было ликование четверых партнеров, когда они услышали, что их барки успешно преодолели все трудности. И тем сильнее было их удивление, когда позже они узнали, что, поскольку мусульманам в Константинополе запрещено употреблять алкоголь, их красное вино должно быть вылито в море или отправлено на склад, без права продажи, а им придется оплатить текущие расходы в турецкую таможню.

Шейлок со своим другом Тубал-кейном потешался за ужином над этой историей. Даже Джессика смеялась.

Но тот веселый ужин состоялся до того, как она вообще начала интересоваться судьбой этих христиан. Они с Лоренцо тогда еще не перекинулись взглядами на мосту Риальто. Теперь все изменилось. Теперь резкие высказывания отца об Антонио, с которым дружил Лоренцо, вызывали у нее недовольство.

— Почему бы не предоставить их самим себе? — раздраженно сказала она недавно посреди одной из тирад Шейлока. Ей надоело, что отец видел христиан-венецианцев как одну сплошную массу дураков. Он не видел, что Лоренцо, несмотря на всю свою глупость, знал и любил музыку. Что Антонио пытался помочь своим друзьям. Что Бассанио, хоть и не очень умный, умеет… умеет хорошо одеваться! Злоба отца ее возмущала.

— Почему синьор Антонио не может быть таким, какой он есть? — сказала она. — Я слышала, он великодушен.

— Знаю, что великодушен. Я это почувствовал на себе. Он притворяется, будто в шутку хлопает меня по спине, когда я ем сыр, надеясь, что я подавлюсь, — с горячностью ответил отец. — Милая шутка для людей с тонким чувством юмора. И все это доказывает, что евреи ему противны. Хватит! С такой ненавистью я знаком с самого рождения. Но этот еще и шут, клоун для ребятишек. Он смеется над нами, чтобы развлечь своих смазливых друзей, повеселить их. Я вижу его каждый день, как он идет, такой щеголеватый, по мосту. Он один из тех храбрецов, что получают наслаждение, мучая тех, кого считают слабее себя. Притворяется, будто его интересует святое милосердие, а самого волнует то, что волнует всех на Риальто. Серебро! Он напоминает мне жестокую обезьяну, с которой я столкнулся однажды в Толедо. Он мог бы быть ему братом. Оба того сорта, что лягают тех, кто, по их мнению, не лягнет их в ответ.

Джессика знала, что ее отец может любого лягнуть в ответ, и жестоко, если это того стоило. В случае с Антонио это того не стоило. Если бы еврей ударил христианина на мосту Риальто, тюрьму снаружи он не увидел бы долгие годы, даже останься он в живых. Ничего хорошего не ждало бы и дочь такого еврея. Ненависть отца к Антонио испугала бы Джессику, если бы она видела, как каждый день отец обуздывает свой гнев против христиан. Дома он издевался над Антонио, как и его торговые друзья из сефардов — испанских евреев — все, за исключением раввина Мадены, который слушал, печалясь, что приходится выслушивать о такой злобе в стенах гетто, которое он редко покидал. Но даже кроткий ребе знал, что Шейлок прекрасно умеет скрывать свой гнев.

Теперь Джессика плотнее прижала ухо к двери. Бассанио вступился за Антонио, который согласился быть его поручителем.

— Он дает деньги в долг бесплатно! — сказал Бассанио. — Без процентов и с открытым сроком!

— Какой прекрасный человек, — отозвался ее отец. Счеты снова защелкали. — Так почему же вы не одолжите деньги у него?

— Как раз сейчас у него нет денег.

— А, понимаю! Это, наверное, потому, что он дает их в долг бесплатно, на неопределенный срок. И можно не выплачивать его до вашего христианского Страшного суда. Теперь он не может давать в долг, не важно, насколько нуждается в них его ближний. — Последовало молчание. Джессика могла себе представить, как отец бросил острый взгляд на шелка Бассанио. — Но не похоже, чтобы вы в них так уж нуждались.

— Говорю вам, синьор еврей, денег на покупку этого платья дал мне Антонио.

— Плохое вложение денег, похоже.

— Он дал их мне без отдачи!

— А что же тогда? Что он хочет взамен, синьор Бассанио?

Голос отца звучал так насмешливо, что Джессика покраснела. Она услышала, как Бассанио встает со стула и стоит, от смущения лишившись дара речи. Потом послышался стук в дверь.

— Это он, — сказал Бассанио. — Это Антонио.

— Джессика, — позвал отец.

Она вскочила на ноги. Она забыла, что Ланселота нет в доме, и помчалась вниз по лестнице, чтобы открыть входную дверь. Там, на крыльце, стоял человек, которого так ненавидел ее отец. Шейлок точно описал его, великолепно изобразив жидкую пудру на его щеках, и румяна, и вытравленные усы. Она сделала реверанс, стараясь не глядеть на купца, и отвела его в комнату, где были остальные. Отец наверняка слышал, как она вскочила со своего насеста на нижней ступеньке, но она не могла не вернуться на прежнее место — это было выше ее сил.