Руфь - Элизабет Гаскелл Страница 32

— Это хорошо, моя дорогая Вера! Ворчи на меня сколько угодно. Я тебе все прощу за добрую мысль взять Руфь к нам. Но, значит, по-твоему, ее положение делает это решительно невозможным?

— Ну а как ты сам думаешь, Терстан? Такое даже трудно представить, что и говорить об этом не стоит.

— Почему же не стоит говорить? Ты ведь не объясняешь почему.

— Во-первых, если бы не было ребенка, то бедняжку можно было бы называть ее собственным именем — мисс Хилтон. А во-вторых, ребенок у нас в доме?! Да Салли просто с ума сойдет!

— Бог с ней, с Салли. Ну а что, если бы Руфь была нашей овдовевшей родственницей? — проговорил, рассуждая вслух, мистер Бенсон. — Ты сама сказала, что из-за ребенка ее могут принять и за вдову. Я только развиваю твои же собственные мысли, милая Вера. Мне очень понравилась твоя идея взять ее к нам. Это именно то, что мы должны сделать. Благодарю тебя, ты напомнила мне о долге.

— Но ведь я это только так сказала. Подумай о мистере Брэдшоу. О! Меня дрожь пробирает, когда я представляю, как он будет недоволен!

— Нужно думать о гораздо более высоком, чем о мистере Брэдшоу. Признаюсь, я и сам боюсь предположить, что будет, если он узнает правду. Он так строг и неумолим. Но в конце концов мы редко видимся. Ты ведь знаешь, без миссис Брэдшоу он даже никогда не заходит к нам на чай. Я думаю, он и не знает, кто живет у нас в доме.

— Не знает Салли? Ну нет! Знает, конечно. Он однажды спрашивал у миссис Брэдшоу, сколько мы ей платим, и говорил, что за эту цену можно было бы нанять служанку получше и помоложе. Кстати, о деньгах. Подумай только, во сколько нам это обойдется, если мы возьмем Руфь к себе на следующие шесть месяцев?

Последнее соображение озадачило их обоих. Они смущенно замолчали. Теперь опечалилась и мисс Бенсон. Послушав брата, она стала думать о том, как привести в исполнение задуманный план.

— Есть ведь пятьдесят фунтов, — сказал мистер Бенсон со вздохом, потому что мысль об этих деньгах была ему неприятна.

— Да, пятьдесят фунтов, — тем же тоном откликнулась его сестра. — Я полагаю, эти деньги принадлежат ей.

— Разумеется. Но в таком случае нам нет дела до того, кто их дал мисс Хилтон. Их хватит на ее содержание. Как мне ни досадно, но придется взять их.

— При нынешних обстоятельствах, я думаю, нельзя обращаться к нему, — сказала мисс Вера в раздумье.

— Да мы и не будем обращаться к нему, — решительно отвечал брат. — Если мисс Хилтон позволит нам заботиться о себе, то мы не разрешим ей просить у него помощи, даже для его ребенка. Пусть уж она сидит на хлебе и воде. Мы сами лучше будем питаться одним хлебом, чем допустим ее до этого.

— Тогда я поговорю с Руфью и предложу наш план. Ах, Терстан, ты с детства мог убедить меня в чем угодно. Буду надеяться, что теперь я поступаю правильно. Чем сильнее я тебе возражаю поначалу, тем скорее я с тобой соглашаюсь потом. Как я слаба!

— Только не теперь. Мы оба правы. Я — в том, как надо относиться к ребенку, а ты — в том, что первая подала мысль взять Руфь к нам. Бог да благословит тебя за это, дорогая моя.

Новое, странное и чудесное чувство — она станет матерью! — похоже, загадочным образом придало силы Руфи. Узнав об этом, она поправлялась стремительно. Когда больная уже могла сидеть в постели, мисс Бенсон принесла ей письмо и банкноту.

— Помните ли вы это письмо? — ласково, но серьезно спросила она.

Руфь покраснела, взяла письмо и прочитала его, не отвечая ни слова. Потом вздохнула и некоторое время сидела молча, о чем-то раздумывая. Затем взяла и прочитала другую записку — ту, которую миссис Беллингам написала мистеру Бенсону в ответ на его письмо. Руфь взяла банкноту и несколько раз перевернула ее так, словно не понимала, что это такое. Мисс Бенсон заметила, что руки, державшие банкноту, дрожали. Губы Руфи тоже задрожали, когда она начала говорить:

— Мисс Бенсон, я хотела бы вернуть эти деньги.

— Зачем, моя милая?

— Мне бы очень не хотелось брать их, — проговорила Руфь, густо покраснев и опуская глаза. — Когда он любил меня, он делал мне подарки — часики, например, и много других вещей. Я брала их с радостью и благодарностью, потому что он любил меня, и я смотрела на подарки как на выражение любви. Но эти деньги камнем лягут мне на сердце. Он перестал любить меня, он уехал, и этими деньгами, мисс Бенсон, он словно бы хотел утешить меня за то, что бросил. Деньгами!

При этих словах долго сдерживаемые и подавляемые слезы полились ручьями по ее щекам. Руфь постаралась, однако, успокоить себя, потому что боялась за ребенка.

— Так не потрудитесь ли вы отослать эти деньги миссис Беллингам?

— Непременно, моя милая. Я этому очень рада, очень рада. Беллингамы не имели права предлагать вам их. Они недостойны того, чтобы вы их приняли.

Мисс Бенсон немедленно отправилась к себе, вложила деньги в конверт, запечатала его и подписала: «От Руфи Хилтон».

— Теперь мы совсем развязались с этими Беллингамами! — торжественно объявила она, вернувшись.

Однако Руфь выглядела печальной. Слезы наворачивались у нее на глазах — не потому, разумеется, что она должна была расстаться с деньгами, а потому, что он перестал любить ее.

Утешив Руфь, мисс Бенсон принялась толковать о будущем. Она была из тех, кто привязывается к своему плану тем сильнее, чем подробнее обсуждает его. Теперь она была в восторге от решения взять к себе Руфь. Однако сама Руфь по-прежнему оставалась печальной: она думала только о том, что мистер Беллингам ее больше не любит. Ни обретение дома, ни будущее — ничто не занимало ее, и только мысль о ребенке могла отвлечь ее от грустных дум. Мисс Бенсон даже немножко обиделась. В то же утро она говорила брату:

— Я была восхищена, когда Руфь так гордо отказалась от денег. Но мне кажется, что у нее недоброе сердце: она меня даже не поблагодарила за предложение взять ее к нам.

— Вероятно, ее мысли были заняты другим. К тому же всякий выражает чувства по-своему: одни молчанием, другие словами. Но во всяком случае, нелепо и глупо ожидать от людей благодарности.

— А чего же ты ожидаешь? Равнодушия и неблагодарности?

— Самое лучшее — не думать о последствиях. Чем дольше я живу, тем более убеждаюсь в этом. Будем стараться всегда поступать справедливо, не заботясь о том, какие чувства вызовут наши добрые дела у других. Мы знаем, святое чувство самоотвержения может уподобиться павшему на камень зерну. Но перед лицом вечности только Господь знает, что получится в конце концов. Будем довольствоваться сознанием, что мы поступаем хорошо, а о том, что чувствует Руфь или как выказывает свои чувства, нечего думать.

— Все это прекрасно и, пожалуй, даже справедливо, — сказала немного опечаленная мисс Бенсон. — Однако синица в руке дороже журавля в небе, и мне было бы гораздо приятнее услышать от нее сейчас простое сердечное «спасибо» за все мои хлопоты, чем ожидать этих великих последствий, которые ты обещаешь в вечности. Терстан, не говори, пожалуйста, таким торжественно-печальным тоном, или я уйду. Я могу выносить брюзжание Салли, когда она не в духе, но совсем не выношу грустного выражения твоего лица, когда я проявляю нетерпение или бранюсь. Уж лучше бы ты дал мне хорошую оплеуху.