Светка - астральное тело - Галина Шергова Страница 32

Мы хорошо сидели. Замечательно жилось.

– Так, тихо, – Валера, трамбуя ладонями воздух, запел:

Тра-ля-ля, тра-ля-ля!

Ха! Ха!

Три-четыре – бенц!

Все! Ура! Вперед! Эх!

Состоялось!

Валера подмигнул Кате, поманил ее пальцем, трагически пришептывая:

Гуси-лебеди, домой!

Серый волк под горой!

Катя лукаво свела ресницы, ткнула вилкой в кусок жареной колбасы, встала, прижав вилку, как короткий винтовочный обрез, к плечу:

«Гуси-гуси!» – «Га-га-га!» —

«Есть хотите?» —

«Да, да, да», —

– завопил Валерка.

– «Так идите!» – предложила Катя.

– «Нам нельзя!» – Валера, раскинув руки, перегнулся к Кате длинным торсом:

– «Нам нельзя!»

Я подхватил их игру:

Приплыли к Марусеньке

Серые гуси, —

– и отнес ей обеими руками, пододвигая к себе тарелку с винегретом. – Ну, кто еще что знает про гусей?

Валера запел с ходу:

Были у бабуси

Два веселых гуся:

Один – красный,

Другой – синий,

Два веселых гуся!

И все подхватили с хохотом: «Один – красный, другой синий, два веселых гуся!» Я увлек всех от стола; впятером – Валерин друг как сел в угол, так и торчал там, безучастный ко всему, – впятером мы водили по комнате затейливый хоровод, я вышагивал первым, вкрадчиво ступая на носках: «Мы длинной вереницей идем за Синей птицей!»

– В веренице, в веренице – два веселых гуся! – притопывал Валера. Он, видимо, не знал МХАТовского спектакля, он не знал, как шли они длинной вереницей, вкрадчиво ступая на носках – Хлеб, Молоко, Собака, Кот, Тильтиль, Метиль и мое детство, поспешавшее за нами, но настигшее вереницу только полвека спустя в Вялках в доме Матильды Ивановны Курихиной.

И Петр Семенович Курихин, как и сын его, не видевший пьесы Метерлинка, хотя, возможно гонявший Синюю птицу счастья в стае деревенских сизарей над вросшим по пояс в землю непогожим домишкой своих Бабушки и Дедушки, – Петр Семенович точно присоединился к нашему хороводу, оставив на стене без присмотра иностранную делегацию.

Петр Семенович стоял в дверях, робко улыбаясь своими синими, не отбеленными временем глазами. За ним возвышалась громада тела Степана Степановича Степанова. Мы и не заметили, когда они пришли, увидели их все сразу. Хоровод застопорил.

– Салют родоначальнику династии! – Валера вскинул руки и дважды притопнул ногой.

Петр Семенович не ответил, не перевел взгляда, так же робко, будто не внемля ничему, улыбаясь. Потом нетвердо подступив к столу, Курихин нащупал налитую ему рюмку:

– Ради чести вашего удовольствия!

– Петечка, ты бы переоделся, – Матильда Ивановна суетливо обшарила мужа глазами, и мы тоже увидели, что брюки Петра Семеновича разорваны от правого кармана вниз по брючине и обляпаны грязью. Но он не слышал призывов Матильды Ивановны.

– Ради чести вашего удовольствия, – повторил Курихин, быстро выпил, потянулся к бутылке и, расплескивая, налил себе снова.

Тут вмешался Степанов:

– Верно, Семеныч, ты бы пошел отдохнул, штаны сменил. Что Москва-то про тебя скажет?

– Еще рюмашечку – на ход ноги, – не глядя на Степанова, сказал Петр Семенович.

И тут невозмутимый обычно Степанов рявкнул:

– «На ход ноги!»… Хватит ваших ходов! В заводе надоело. Это у них, вишь, присказка такая, – он пояснил мне. – Надерутся на производстве, а последнюю – «на ход ноги», – чтобы духу хватило до проходной дойти, а там хоть в грязь вались. – Он боднул головой на грязные курихинские брюки: – Ты уже свой ход израсходовал, вон, видать, отдохнул малость в обочине.

Курихин, однако, не ушел, только покорно сел на краешек стула. Матильда Ивановна начала спеша накладывать ему еду на тарелку: «Поешь, Петя, поешь, голубчик!» И Валера поддакнул: «Поешь, старик, в вашем деле закуска – главный компонент!»

Петр Семенович на стене, оторвавшись от беседы с молодежью, с интересом наблюдал, как Курихин покорно ковыряет вилкой в винегрете, точно не решаясь отправить в рот насаженный с трудом свекольный кубик.

Я посмотрел на Катю. Поймав взгляд, она решительно подошла к Валере и положила руку ему на плечо, как бы объявляя всем свою верность этому парню, которого она не бросает в малоприятной ситуации.

– И когда успел? – сказал мне Димка. – На съемках все вроде о'кей было – позировал, изображал беседу и прочее. – И, не стесняясь присутствующих, заключил громко: – Алкоголики – страшное дело, сто капель примет – и готов.

– Я прошу вас, Дмитрий Алексеевич! – вспыхнула Матильда Ивановна. – Он болен, это – болезнь, к больным так нельзя. Кушай, Петечка, кушай, дружок. Ты же голодный с утра.

Вдруг из угла, где сидел безмолвный Валерин приятель, раздалось:

– А вы бы сейчас героя с сыном, Дмитрий Алексеевич, засняли! Была бы правда жизни.

– Замолкни! – цыкнул на него Валера.

– А что у тебя за картина? – спросил я Димку.

Тот охотно дал пояснения:

– Как бы продолжение вашей «Жар-птицы», Артем Николаевич, я даже кадры оттуда беру как воспоминания. И прочую хронику про Петра Семеновича, конечно. Вот вырос сын героя, тоже художник, поступил в художественный вуз, продолжит дело отца на новом этапе.

– И продолжит, – с вызовом сказал Валера. – Отец, твое здоровье!

Они чокнулись.

А парень в углу не унимался:

– Продолжи, кореш дорогой, продолжи. Изложи зрителям, как тебя в институт по одной фамилии впихнули, как господин кинорежиссер к ректору бегал, будущий фильм организовывал, – парень вдруг обиделся. – А у меня, скажем, баллов больше было, но я кто? Рядовой сын рядового мастера по обжигу. А тут – Курихин! Его и за границу, и стипендию повышенную сразу незаконную. Прошу!

– Это правда? – сняв руку с Валериного плеча, спросила Катя.

– Боже мой, Федя! – вступилась Матильда Ивановна. – Валерик сдавал, он неплохо сдавал, и они сами говорили, что он способный. И заслуги Петра Семеновича… Разве он мало сделал для общества, чтобы ему не ответили благодарностью….

Матильда Ивановна взяла с буфета переложенный туда вишневый альбом и прижала его к груди: этот бархатный щит прошлого как бы должен был заслонять всю ее семью от несправедливых наветов.

И Петр Семенович на стене тверже оперся обеими руками о края трибуны.

– Это правда? – настоятельно повторила Катя.

– Правда, доченька, правда, – откликнулся благодушно Петр Семенович, – все правдочка, чистенькая. Валерку по блатику взяли, и в Финляндию его за фамильичку… Зачем, сыночек, тебя в Финляндию-то слали?..