Соблазнить негодяя - Лорен Хит Страница 32

Руки ее дрожали, когда она стала наливать чай, изящная фарфоровая чашка дребезжала о блюдце, что порядком раздражало его. Английский ответ на все. Чашка хорошего чаю.

Они с Мерси сидели в креслах у окна. Он взял чашку, которую она ему протянула, и поставил на разделявший их столик. Стивен понимал, что ей нужно было чем-то занять себя, чтобы обдумать его слова, поэтому и согласился выпить чаю. На самом деле чаю ему совсем не хотелось. А хотелось ему пойти в библиотеку брата и найти бутылку виски. Это было его ответом на все с тех пор, как он вернулся домой. Создать туман внутри тумана.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Скоро нужно будет идти ужинать. Хотя можно будет попросить принести ужин сюда. После этого признания он не был уверен, что сможет оставаться вежливым и спокойным. Его близким и так пришлось терпеть его вспыльчивость и раздражительность с тех пор, как он вернулся. Появление Мерси дало им передышку, но теперь она знала правду, и ему уже не нужно было притворяться.

Пока она осторожно дула на чай, он рассматривал ее утонченный профиль. Теперь он заметил веснушки в тех местах, где солнце целовало ее щеки, нос и подбородок. Что, судя по всему, случалось часто. Ему захотелось проделать тоже самое: целовать ее часто и нежно. Страстно и увлеченно.

— По правде говоря, если из тех времен и стоило что-то запомнить, так только вас.

Наконец она посмотрела на него и улыбнулась той мягкой улыбкой, которую он уже успел полюбить, но во взгляде ее читались жалость и сострадание. Сострадание он мог принять, потому что она не могла не проявить его, как темнота не может скрыть солнце, но жалость его бесила. Ему не нужна была жалость. Из-за этого он и не хотел ей ничего рассказывать.

— Я все не могу понять… масштаба всего этого. Вы что, совсем-совсем ничего не помните?

— Ничего. Ни сражений, ни госпиталей. Люди, с которыми я сражался плечом к плечу, для меня незнакомцы.

— Я помню одного солдата, который, очнувшись, был немного не в себе. Он не мог вспомнить бой, в котором получил рану. Но не помнить ничего о случившемся за два года… Это что-то невообразимое. Как такое могло произойти?

— Это вопрос вопросов. Врачи думали, что я мог получить сильный удар по голове, от которого потерял сознание… В прямом смысле. Судя по всему, я не приходил в себя несколько дней. У меня были и другие раны. Тяжелые раны. И шрамы. Но я понятия не имел, откуда они взялись. Я перестал помнить не только войну и свою службу. Я не помнил ничего. Мне наверняка сообщали о рождении племянника, но когда Вестклифф с семьей пришел меня навестить, появление племянника стало для меня громом среди ясного неба. Я думаю, именно тогда мои родственники осознали всю серьезность моего недуга. Все, о чем они сообщали мне в письмах, вылетело у меня из головы.

— Почему вы не рассказали мне об этом там, в саду? Или потом, когда мой отец уехал? Или…

— Мне было стыдно, Мерси. Мне и сейчас стыдно. Черт побери, что я за человек, если забыл то, что было для меня так важно? Я же был на войне! — Он рывком поднялся с кресла, превозмогая боль, в три шага преодолел расстояние до окна и приложил ладони к холодному стеклу. По крайней мере, теперь он мог кое-как опираться на больную ногу. Со временем она восстановится полностью. — Вместо последних двух лет у меня в памяти огромная черная дыра, наполненная пустотой. Я не знаю, оставался ли я человеком чести, не знаю, был ли в бою героем или показывал врагу спину, не знаю, скольких любил и как они выглядели. Что я чувствовал, когда убивал? Раскаивался я или торжествовал? Стал ли я мужчиной с характером, каким меня хотела видеть моя семья? Я не имею ни малейшего представления о том, каким я был солдатом. Каким человеком был. Уважали меня или презирали?

— Я даже не могу представить, как это страшно — утратить память. Но одно я знаю точно: вас не презирали. В разговорах вами всегда восхищались. Вы были доблестным воином.

Он резко повернулся и поймал ее взгляд.

— Мы с вами были близки. Да что там близки, у вас от меня ребенок! Но я даже не помню, чтобы целовал вас до того, как сделал это в библиотеке. Я думал, это поможет мне вспомнить… ваш вкус, ваш запах, шелковистость вашей кожи, звук вашего вздоха… Но ничего не произошло. Вы упрекаете меня в том, что я рассматриваю вас. Но я ищу хоть что-то знакомое. Я не помню, как вы выглядите под одеждой. Прости меня, Господи, если я повел себя с вами как жеребец!

— Нет! — Мерси вскочила с кресла так порывисто, что оказалась прямо в его руках. Она коснулась его щеки, заглянула в голубые глаза. — Вы не должны мучить себя тем, что ничего не помните обо мне. О нашей единственной ночи… То была лучшая ночь в моей жизни. — Она нежно провела пальцами по его скуле, по подбородку, по мертвой плоти шрама.

Он понял, что она прикасалась к шраму, потому, что кончики ее пальцев скользнули по живой коже вокруг него. Почему она не может вот так же нащупать мертвые воспоминания? Почему не может воскресить их?

— В ту ночь я полюбила вас, — тихо промолвила она. — Вот почему я оставила Джона. Вот почему обрекла себя на стыд и унижение. Потому что он ваш, ваша частичка, и вы — частичка его. Я не могла бросить его, не могла расстаться с единственным человеком, который связывал меня с вами.

Но любил ли ее Стивен? Или она была просто одной в череде многих? Какие чувства он испытывал к ней? Даже признавшись в недуге, он не мог ее спросить об этом, не мог унизить ее еще больше заявлением о том, что не имеет понятия, чем она была в его жизни.

— Не волнуйтесь, — сказала она так, будто прочитала его мысли. — Я же понимаю, вы не помните, чем я была для вас. Но это не означает, что мы не можем начать все заново, правда?

Он думал, что она будет бояться его, но она боялась за него! Он ожидал, что она отвергнет его, но она его приняла. Он думал, что она придет в ужас, узнав, что он превратился в человека, сомневающегося в своем прошлом, но она открыла ему объятия.

Если он не любил ее, то, черт возьми, зря.