Бунтующая Анжелика - Анн Голон Страница 32

— Если не сумеете управиться с порохом, милочки, то ведь всегда можно перехватить эту штуку за дуло и бить по черепу.

Госпожа де Рамбур с детьми укрылась в гостиной. Оттуда она тревожно следила за Анжеликой. Некуда было деваться от упорного взгляда ее опухших глаз.

— Что сталось с маленькой Ревеккой? А с моим мужем? Вы что-то знаете об этом, сударыня?

— Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Хотите, я помогу вам уложить детей, чтобы они немного отдохнули? Не надо их волновать.

Госпожа де Рамбур сползла со стула на колени и молитвенно сложила руки.

— Дети мои, помолимся! Пришел день скорби…

— Сударыня! Драгуны!

Приоткрыв окно, слуги осторожно выглядывали наружу. Перед замком в свете факелов красовался Монтадур на тяжелой лошади в яблоках. Сейчас капитан показался Анжелике еще толще и массивней. Многодневная рыжая щетина делала его физиономию до того грубой, что было похоже, будто ее вылепили из сырой глины, какая идет на кирпичи.

С ним были несколько всадников и пехота с алебардами и мушкетами. Они стояли в нерешительности.

— Эй, кто-нибудь! Откройте! — прорычал Монтадур. — Иначе я высажу дверь!

В ответ ни звука. Между тем прибыли и драгуны, спустившиеся из замка Рамбур. Эти были особенно возбуждены, помня, как их выгнали отсюда неделю назад. Ламориньер тогда приказал выкинуть к ограде тела четырех их товарищей.

По приказу капитана к двери приблизились два солдата с огромными топорами. Дом содрогнулся от их могучих ударов. Один из детей баронессы всхлипнул, потом замолк, и снова все семейство зашептало молитву.

— Мальбран, — одними губами позвала Анжелика.

Конюший медленно поднял мушкет и высунул ствол в приоткрытое окно. Выстрел — и один из солдат выронил топор. Другой выстрел — и вот уже оба лежат у крыльца бездыханные.

У драгун вырвался крик ярости. Трое с мушкетами, подбежав к двери, бешено заколотили в нее прикладами.

Пока Мальбран перезаряжал свое оружие, Лавьолет хладнокровно выстрелил из другого окна — один раз, потом еще. Двое упали, Мальбран взял на себя третьего.

— Назад, болваны, — взревел Монтадур. — Хотите, чтобы вас перестреляли по одному?

Нападающие отбежали, как голодные волки. На порядочном расстоянии Монтадур выстроил солдат с мушкетами. Грянул залп. Решетчатые окна брызнули во все стороны бесчисленными разноцветными каплями. Лавьолет, не нагнувшийся вовремя, упал. Аббат де Ледигьер поднял оружие, выроненное храбрым слугой, и занял его место у разбитого окна. Атака возобновилась. Сквозь покореженный оконный переплет уже можно было разглядеть искаженные злобой лица приближающихся солдат. Тем временем офицеры стали совещаться, желая избрать более безопасную тактику.

Анжелика на коленях подползла к Лавьолету и за плечи оттащила его в угол прихожей. Он был ранен в грудь: на желто-голубой ливрее цветов дома Плесси расползалось красное пятно.

Молодая женщина бросилась на кухню за спиртом и корпией. Картина, которую она застала, поразила ее. Тетушка Аурелия, кухарка, стоя перед пылающим очагом, внимательно изучала содержимое большого котла, подвешенного над огнем.

— Что ты делаешь? Готовишь суп?

— Но, госпожа маркиза, надо же вскипятить масло, чтобы лить им на головы. Так всегда делали в старину!

Увы, замок Плесси не был приспособлен для того, чтобы держать осаду, как в старое доброе время.

Тетушка Аурелия прислушалась:

— Они за ставнями! Я слышу, как эти проклятые скребутся.

Действительно, солдаты обошли дом и принялись за тяжелые кухонные ставни. Вскоре раздались первые удары топора.

— Поднимитесь на второй этаж, — велела Анжелика трем мальчикам с пистолетами, — и стреляйте из тех окон, что над кухней.

— А у меня только мой арбалет, — сказал старый Антуан, — но ей-богу, госпожа маркиза, он хорош в деле. Я сейчас этих наглецов превращу в подушки для булавок.

С куском полотна для повязки Анжелика вернулась к Лавьолету. По гостиной плавали густые клубы дыма, и щипало глаза. Она сразу поняла, что усилия ее тщетны. Слуга умирал.

— Га-а-жа маркиза, — запинаясь и захлебываясь кровью, шептал он, — я хотел вам сказать… Самое лучшее воспоминание в моей жизни, это когда я нес вас на руках.

— Что ты говоришь, бедный мальчик? («Он бредит», — подумала она.) — Да нет, я же выкрал вас.., по приказанию.., господина.., маршала… Я вас тогда.., ну, это.., обнял… Бес попутал меня… Пришлось даже придушить вас малость, чтобы это.., получилось… Потом я вас нес, я на вас глядел… Это было самое прекрасное в жизни, потому что женщина.., такая красивая.., как вы…

Его голос затухал. Он вздохнул и сказал ясно, важно, будто поделился большим секретом:

— ..Таких не бывает!

Близился последний миг. Она взяла его руку.

— Я прощаю тебе все, что случилось той ночью. Хочешь, позову аббата Ледигьера, чтобы он тебя причастил?

Слуга вздрогнул, приподнялся, как бы готовясь к последнему отпору:

— Нет-нет! Мне надо умереть в своей вере.

— Ну да, ты же протестант. Я забыла.

Она погладила его покрасневший лоб:

— Бедняжка! Несчастное заблудшее создание. Ну, теперь иди, иди, пора… Пусть Господь примет тебя.

Лавьолет умер. В углу стонала раненая девочка-служанка. Мальбран Верный Клинок весь почернел от пороха. Подростки носили боевые припасы с одного этажа на другой.

«Надо что-то делать. Надо остановить это», — подумала Анжелика. Она поднялась на второй этаж, распахнула одно из окон:

— Капитан Монтадур!

Ее голос ясно прозвенел в ночи. Монтадур немного отъехал, чтобы лучше ее разглядеть. При виде ее он задрожал от страха и торжества. Она — там! В ловушке! Месть близка.

— Капитан, по какому праву вы осмелились осадить жилище добрых католиков? Я обращусь к королю.

— Ваше католическое жилище — гнездо еретиков. Выдайте нам волчицу-гугенотку и ее выводок, и мы оставим в покое вас и вашего сына.

— Какое дело вам до женщин и детей? Вам более подобает преследовать банды Ламориньера.

— Вашего сообщника! — взревел Монтадур. — Думаете, я вас не раскусил? Вы предали нас, вы продали душу дьяволу, проклятая колдунья! Пока я сражался за нашу веру, вы рыскали по лесам, хотели выдать меня бандитам. Мне удалось разговорить одного из ваших любезников…

— Я обращусь к королю, — закричала Анжелика так же громко, как и он. — И господин де Марильяк будет осведомлен о вашем поведении. В таких интригах, когда борются знатные персоны, их слишком ретивые исполнители расплачиваются первыми… Попомните мои слова!

Несколько мгновений Монтадур колебался. Тут была своя правда. Уже и сейчас, отбиваясь от засад, отрезанный от начальников, чуть не растеряв обозленных и испуганных солдат, он опасался, что его не особо похвалят за то, каким манером он искореняет ересь в Пуату. Но его солдатам нужны были убийства и грабежи, чтобы снова поверить в себя. И потом, никогда более у него не будет случая заполучить ее, ту, что изводила его вот уже несколько месяцев, обвела вокруг пальца, как мальчишку. Его, Монтадура! А там разберутся. Но сначала надо заставить ее выть, нужно опоганить гордячку.