Ну и дела! - Марина Серова Страница 32

— Меня тут один гад в подвал засадил. На три дня…

Коготь!

— А когда я оттуда вышел, сам не пойму как, — я не узнал ни Тарасов, ни себя. Моих всех похватали, меня чуть не шлепнули. Это же мой район, мой город! Что случилось-то? Не пойму.

Он помолчал.

— Но главное — пропали все деньги. Все. Много денег. Очень много. Так вот. Найди мне деньги. С остальным я сам разберусь. Я тебе заплачу. Много заплачу. Мне сказали, сколько ты берешь. Я тебе в три раза… в пять раз больше платить буду. Я по тысяче баксов в день платить буду. Найди деньги.

Я поняла, что отказываться нельзя. Коготь видел мое лицо. Хоть и залитое кровью, хоть и с дырой во лбу, но видел! И если откажусь, он может сделать попытку встретиться со мной лично, и где гарантия, что он меня не узнает?

Однако спокойно. Только спокойно. Нельзя давать ему ни малейшего намека, что мне известно о его делах больше, чем ему.

— Если ты будешь только твердить «найди деньги» и не дашь мне никакой информации, тебе придется заплатить мне триста шестьдесят пять тысяч долларов, но и через год я ничего не найду.

Он ответил мне тихо, усталым голосом, но очень серьезно и очень твердо:

— Найдешь — я тебе четыреста тысяч заплачу. Поняла, о каких суммах речь идет? Придешь сегодня днем, в три, на площадку аттракционов в парк Короленко. Сядешь на лавочке между каруселью и комнатой смеха. Ждать будешь сорок минут. Я сам подойду…

Он повесил трубку.

От моей апатии не осталось и воспоминания.

Почему Коготь мне позвонил?

Неужели он что-то узнал про сто тысяч долларов, которые Сапер заплатил мне за свою смерть?

Помнится, у Сапера в сейфе я нашла пять чековых книжек разных банков. Из них я выбрала именно банк в Ганновере по одной простой причине — из-за даты выдачи чековой книжки. Она была выдана всего за два дня до того, как попала ко мне в руки. То есть уже после того, как началось вынужденное уединение Когтя в подвале собственного гаража. В Германии Коготь искать свои деньги не будет, потому что, по моим расчетам, Сапер открыл этот счет самостоятельно, специально для перевода на него когтевских денег с помощью клерка из «Хауса». Коготь ничего не может знать о существовании этого счета.

Воспоминание о его вылетевшей из подвала фигуре с двумя пистолетами в руках вызвало у меня содрогание.

Не слишком ли я искушала судьбу, рисуя себе дыру во лбу и заливая лицо кармином из набора гуаши? Ведь кармин созвучен с кармой…

Хватит пороть чушь. Сколько времени?

Двенадцать. До встречи в парке еще три часа. Есть время подготовиться к «свиданию» и прийти на него в отличной форме.

Зря, что ли, я прочла так много умных книжек?

Воспользуемся классическим вариантом — «А ну-ка, подеритесь!».

Я сняла трубку и набрала номер.

Славка Киреев, с которым мы учились в институте. В одной группе, кстати. И не только учились. Были у нас, как говорится, и внеуставные отношения.

— Майора Киреева, пожалуйста.

— Киреев занят. Перезвоните через полчаса.

— Майор Киреев сейчас же возьмет трубочку, иначе вы, молодой человек, никогда не получите очередного звания и будете уволены из органов за отказ от содействия в поимке опасного преступника.

Знаю я, как говорить с этими молодыми балбесами из управления. Он, конечно, пожмет сейчас плечами, понимающе хмыкнет, но Славке доложит. А тот раздраженно буркнет в трубку: «Ну, что там еще?»

— Ну, что там еще?

— Киря, это Ведьма. Мне сейчас звонил Коготь.

…Профессионал от дилетанта отличается не навыками и не умением. Не тем, что у одного оружие пристреляно, а другой берется за него впервые. И вовсе не тем, что один убивает хладнокровно, а другой — волнуясь. Волноваться может и матерый, все зависит от обстоятельств. И не количеством трупов на личном счету.

Профессионал — это человек другой породы. Это концентрация воли к достижению цели. Это отсутствие сомнений, правильно ли он поступает. Это желание, ставшее стилем жизни, манерой поведения.

Как тогда сказала Ольга Николаевна о Когте? «Для него, кроме его желаний, ничего в мире не существует». Это и есть квалификационный признак профессионала.

Вот Сапер, например. Он мог бы убить сотню людей, если бы это ему было необходимо. Но он никогда бы не стал профессионалом. Вместе с желанием убить он всегда бы ощущал отсутствие такого желания. Амбивалентность — то есть двойственность переживания — смерть для профессионала. Если ты не ощущаешь желания нажать на курок первым, именно ты и будешь первым убит.

То же самое с желанием остаться в живых. В живых остается только тот, кто очень хочет жить. Очень. Больше, чем все, кто его окружает. Больше, чем те, кто не думает о смерти.

А воскресным днем в городке аттракционов тарасовской Зоны отдыха имени Короленко о смерти не думал никто. Никто, кроме меня.

Даже те пятнадцать опытных оперативников, что рассосались по всей аттракционной площадке, думали о поимке Когтя, а не о своей возможной смерти. Они стояли в очереди за билетами, катались на качелях, пили пиво и пепси, знакомились с какими-то дамочками, может быть тоже оперативницами, и время от времени вскользь поглядывали на мою лавочку, на которой я сидела уже полчаса, все больше мрачнея с каждой минутой.

Конечно, я постаралась преобразиться как только было можно. Я разукрасила себя так, что сама с трудом узнала себя в зеркале, а на голове соорудила такое, что Киреев долго удивленно меня рассматривал, но промолчал. Все-таки не виделись мы с ним порядочно.

Своим удивленным взглядом он здорово подпортил мне настроение. Не буду же я ему объяснять, что оказалась визуально знакома с Когтем при обстоятельствах, которые ему знать ни к чему.

К тому же он чуть не допустил непростительный для профессионала промах. Распределяя оперативников, он вознамерился было поставить своих людей вместо машинистов на аттракционах, совершенно упустив из виду, что Коготь местный, вырос в этом парке и всех этих пожилых алкоголиков знал, как родных.

Этим он меня окончательно разнервировал. Пришлось на него наорать в присутствии подчиненных и тем самым и ему подпортить нервы.

Но подействовало. Славка всегда был несколько прямолинеен. Не только в делах. И в более тонких отношениях тоже. Из-за чего мы с ним и расстались.

И вот я уже тридцать пять минут сидела на лавочке у карусели, на самой жаре, а Коготь все не подходил. Вернее, он и не сумел бы ко мне подойти, все оперативники знали его в лицо, да и на его накачанную фигуру трудно было бы не обратить внимания.

Сложность операции заключалась в том, что вокруг было полно детей. С мамашами, бабушками и просто детей, без никого. Они бегали по площадке от одного аттракциона к другому, сновали под ногами у оперативников, толпились у киосков с мороженым. От них рябило в глазах и звенело в ушах.