Герцоги налево, князья направо - Киран Крамер Страница 32

Он был прелестным. И таким милым.

Поппи обратила изучающий взгляд на мужчину, в которого превратился мальчик. А превратился он в высокого, красивого, уверенного в себе взрослого человека, причем выражение озорства исчезло. На смену ему пришло впечатление, что этот человек может стать опасным противником для любого, кто его на это спровоцирует.

— Да, — подтвердил он, — это я. Моя крестная мать настояла, чтобы я согласился позировать для этого портрета, когда я гостил здесь однажды летом.

— Тем самым летом, когда вы оборвали все распустившиеся цветы в ее знаменитом розарии?

— Совершенно верно. Вы уже слышали эту историю?

Поппи ответила со смехом:

— Ваша крестная мать рассказала мне все о вас, как только мы сюда приехали, а вы удалились проследить за делишками Бориса.

— Вы позволите мне сопровождать вас? В конце концов в нас ожидают видеть счастливую чету обрученных. И не только счастливую, но и любящую. Чету, воссоединившуюся после трех тягостных лет, проведенных в разлуке.

Он испустил нарочито глубокий, шумный вздох.

— Хорошо, — согласилась Поппи без особого восторга, немного недовольная тем, что ее планы одной побродить по дому оказались нарушенными. — Собственно говоря, я хотела наведаться в западное крыло, на второй этаж, и заглянуть в комнату, в которой однажды останавливалась королева Елизавета.

Николас взял ее под руку со словами:

— Да, идемте и осмотрим эту комнату первым делом.

Комната королевы оказалась очень большой и богато обставленной, каждая вещь на своем месте, но все покрывал толстый слой пыли.

— Комнатой с тех пор не пользовались, — пояснил Драммонд. — Она нечто вроде священной усыпальницы. Взгляните-ка вон туда. — Он указал на изысканно красивый туалетный стол. — Видите гребень? Королева либо забыла его, либо оставила на память о своем визите.

Поппи подошла ближе к туалетному столу и присмотрелась к гребню.

— Не может быть, что это ее волосы.

— Да, пожалуй, — согласился Драммонд. — Можно ли поверить, что они сохранились до сих пор? Судя по тому, что нам известно, это могут быть волосы горничной, их время от времени заменяют.

Поппи рассмеялась и окинула комнату взглядом.

— Должна признать, комната вполне достойна того, чтобы в ней спала королева.

— И достойна того, чтобы мужчина сорвал поцелуй, — сказал Драммонд. — Особенно на ложе королевы.

— Нет, — твердо возразила Поппи, хотя сердце у нее так и подпрыгнуло от его слов. — Мы этого не можем.

Но он, негодник, уложил-таки ее на кровать. Поппи оказалась распластанной под ним, и как ни велико было ее возмущение, она не могла не смеяться вместе с ним.

И вдруг они оба замерли.

Поппи ощутила внезапное напряжение, увидев прямо перед собой его завораживающие серые глаза. Он наклонил голову и коснулся губами ее губ. Она со вздохом обняла его шею обеими руками. И Николас поцеловал ее долгим и нежным поцелуем, коснулся ее языка своим языком, губы его пылали.

Поппи выгнула спину и приподнялась… Но тут она вспомнила. Ведь он целует ее не ради наслаждения! Для него это всего лишь игра. Способ сделать из нее послушную нареченную, женщину, безумно влюбленную в герцога Драммонда, и в конечном счете стратегия, направленная на то, чтобы она пожертвовала свою девственность человеку, которого не любит. У него в кармане ее чулок, Наилучшее средство для того, чтобы силой подчинить ее своим планам. А планы его несомненно эгоистические.

Ладно, она не из тех женщин, которыми можно легко манипулировать.

Поппи оттолкнула Драммонда.

Глаза его, которые секунду назад горели призывным огнем, превратились в непроницаемые серые озера.

— Ладно, — сухо бросил он и встал. — Тем и должно было кончиться.

Поппи тоже встала и одернула юбку.

Сердце у нее бурно колотилось, однако она держалась со спокойным достоинством королевы Елизаветы и обратилась к Драммонду со словами:

— А теперь, поскольку вы столь любезны, не покажете ли мне остальные покои западного крыла?

И он это сделал. Поппи любовалась великолепными комнатами, бесценными полотнами живописи, статуями, место которым было в музеях, и прекрасными видами окрестностей из массивных окон, обрамленных гардинами из дорогого бархата и дамасских шелков.

Однако она едва замечала все это. Мысли ее постоянно возвращались к поцелую на ложе королевы.

Будь проклят Драммонд, он пробрался ей буквально под кожу.

Когда они возвращались к отведенным для них покоям, Драммонд вдруг остановился и указал ей на портреты его родителей, написанные вскоре после того, как они обвенчались.

— Ваши родители любили друг друга? — осмелилась спросить Поппи, хоть и понимала, что это ее не касается.

Он кивнул и сказал:

— Очень любили. Когда моя мать умерла, мне тогда было тринадцать лет, отец был вне себя от горя. Однако он снова женился… даже менее чем через год. — Николас на секунду стиснул губы, потом продолжил: — На соседке, которая воспользовалась его слабостью и страданием от одиночества. Она была расточительной до полного безобразия и к тому же изменяла отцу с кем попало. Ненавидела меня и моего брата. Возможно, потому, что мы с братом не скрывали нашей ненависти к ней.

Поппи подумала, что у Николаса красивый профиль. Но во всем его облике отражалась глубокая душевная тоска, и сердце Поппи в эти минуты преисполнилось сочувствием к этому человеку, такому, казалось бы, сильному духом.

— Как это тяжело, — только и смогла произнести она.

Он повернулся к ней лицом и спросил:

— А что вы скажете о ваших родителях?

Поппи вздохнула, вспомнив о давно прошедших днях.

— У нас была счастливая семья. Родители очень любили друг друга. А потом мама умерла от черной оспы… в тот день, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Мы считаем, что она заразилась оспой во время нашей последней поездки в Россию.

Николас бережно приподнял повыше ее подбородок.

— Вы очень страдаете? Ведь с вами это случилось не так давно, как со мной.

Поппи ощутила нервную дрожь, но все же кивнула в знак согласия и ответила:

— Со мной все в порядке. А с папой нет. Он словно бы тоже умер. И поэтому я… — Поппи сделала паузу и через несколько секунд закончила фразу словами: — Поэтому я несчастна.

О Господи, она и в самом деле все еще несчастна…

Уехать из дома, на время расстаться с повседневной жизнью оказалось куда легче и проще, чем непрестанно наблюдать за происходящим в родных стенах. Как могла она чувствовать себя счастливой, если отец ее был настолько подавлен, что даже не обедал вместе с ней и никогда не улыбался?