Любовь с чистого листа - Кейт Клейборн Страница 32

— Ты бы сказал… что деньги… это общий знаменатель твоих коллег?

Он молчит, и я думаю: круто, Мэг, прекрасное нашла время для легкости и радости, к тому же для шутки про математику.

Но затем он смотрит на меня, моргает и… смеется. Искренним глубоким смехом.

И это самая красивая мелодия — та же мелодия, что я слышала, когда мы говорили по телефону на прогулке: гортанная, хотя в этот раз моя шутка была ужасной. Затем более приглушенный, теплый смех — немного громче, чем в прошлый раз, — уступающий место вздоху. Кроткому вздоху облегчения.

Я ничего лучше в жизни не слышала. Это не передать буквами. Я веселюсь и не замечаю, как в очередной раз сжалось сердце.

— Слава богу, тебе смешно. Это один из примерно десяти известных мне математических терминов. Хочешь услышать остальные?

Он улыбается, издает смешок.

«Давай же гулять и гулять, — думаю я. — Давай я буду плохо шутить для тебя целый день. Ты еще не слышал мой хит про стохастический расчет, что, в общем-то, просто моя попытка произнести эти слова».

— Тебе уже лучше? — спрашивает он.

— Лучше. — Я смотрю на баннеры, которые составили нам компанию в этой неигре. — К тому же на них нет нужных нам цветов.

Я свешиваю ноги со скамейки, встаю, разглаживаю рубашку и беру сумочку, показывая Риду, что готова идти.

— Мэг, — говорит он из-за моей спины. Я разворачиваюсь, он сидит, наклонившись вперед. Лицо поднято на меня, глаза серьезные, но в них танцуют тени листвы над нами.

— Да?

— Твоя подруга… Я не верю, что она не хочет больше с тобой общаться. Думаю, она… — он прерывается, поднимает руку и проводит ей по волосам — знакомый жест. — Наверное, с ней происходит что-то личное. Уверен, все образуется.

О, нет. Снова скачок настроения. Я почти плачу. Тихая уверенность Рида — хотя он даже не знаком с Сибби, но дает мне повод для сомнений, и вообще он только что признался, что у него не было друзей, — она так успокаивает. Не знаю, верю ли я этим словам, но боже… Боже, как здорово их услышать.

— Надеюсь.

Затем он встает, неожиданно мы оказываемся очень близко. Оба резко вздыхаем, он тянется руками к моим локтям, чтобы поддержать, что правильно, потому что ух ты. К обоим локтям одновременно. Эти прикосновения рассыпаются искрами у меня под кожей и между ног.

Я поднимаю на Рида взгляд: его голова опущена, только что приглаженные волосы снова упали завитками на лоб. Он выдыхает, прядки вокруг моего лица колышутся.

Я чувствую столько всего — намного больше, чем этим утром.

— Я хотел сказать, что… — Он замолкает, ища голубыми глазами мои. — Я хотел сказать, что мне кажется, любой хотел бы стать твоим другом.

Другом.

Я хочу рисовать снова и снова то, как он произнес это слово, запечатлеть звук, сорвавшийся с его губ. Хочу сказать: произнеси это снова, чтобы я посмотрела. Чтобы знала, вижу ли в этом слове больше, чем он произнес.

Скорее всего, правда?

От «друга» у тебя не рассыпаются искры под кожей, в «друга» не хочется уткнуться носом. «Друг» не хочет знать, каковы на вкус эти часто суровые на вид, иногда смеющиеся губы.

Должно быть, моя поза изменилась, тело выпрямилось, потому что Рид убрал руки. Но я все еще чувствую эти искры. «Прикоснись ко мне еще раз», — хочу сказать я, но вместо этого отступаю назад и смотрю на него с предположительно нормальной необиженной улыбкой.

— Ага, и даже ты? — наконец выговариваю я. Даже зная, что Рид сказал бы все прямо, я надеюсь, он понял, о чем я на самом деле спрашиваю. Надеюсь, он простил меня за те семь зашифрованных букв.

— Даже я, — произносит он наконец. И уже тише добавляет самую прекрасную, особую фразу, которую я точно буду рисовать многие дни. — Особенно я.