Барон. В плену твоих чар - Джоанна Шуп Страница 31

Тон Эйвы говорил прямо противоположное. Уилл ничего на это не сказал, и советник тоже вышел.

Когда они вновь остались наедине, женщина сердито выпалила:

– Репортерша, говорите? О чем вы только думали?!

– Я думал о том, как мне выдворить их из вагона, чтобы они оставили нас в покое… что, кстати, в конце концов сработало.

– Вы идиот! И как прикажете вести себя, когда мне придется брать интервью у Джона, да еще и для несуществующей газеты?

– Ладно, а почему вы тогда выдумали это название?

Раздраженный вздох Эйвы свидетельствовал о том, что ответ был до смешного очевиден.

– Да потому, что я не могла допустить, чтобы Томпкинс, желая проверить мои слова, стал расспрашивать в редакциях газет об Эйве Джонс.

Уилл разгладил ладонями тонкую шерстяную ткань на брюках.

– Я бы по этому поводу не беспокоился. Можно устроить, чтобы ваш репортаж где-нибудь напечатали.

Действительно, ведь Кэлвину Кэботу принадлежали две газеты, и это только в Нью-Йорке.

– Не будет никакого репортажа! – вспылила Эйва. – Вы хоть слышите, что говорите? Все, мерси. Сегодняшний день был катастрофой.

Ее щеки и шею залило краской, и Уилл почувствовал угрызения совести. Именно он втянул Эйву во все это, и она была права: его усилия обернулись катастрофой.

И все же она чертовски хороша, и у него невольно мелькнула озорная мысль: любопытно, а как тот факт, что она покраснела, повлиял на цвет других, наиболее… интересных участков ее тела? Взгляд Уилла скользнул на возмущенно вздымавшуюся грудь. Черт побери, до чего соблазнительная картина!

Когда же мужчина вновь посмотрел на лицо Эйвы, оказалось, что она за ним наблюдает и в глубине ее глаз горит какой-то странный огонек. Уилл нервно прокашлялся.

– По крайней мере, хорошо уже то, что Джон вас не узнал.

– По этому поводу я не слишком беспокоилась. Парик часто сбивает людей с толку. Что вы скажете своим соратникам, когда в прессе не появится никакой статьи?

Уилл допил остатки коньяка и поставил хрустальный стакан на небольшой столик в стиле Людовика XVI, стоявший рядом с его креслом.

– Что-нибудь придумаю. Беннетт, скорее всего, обрадуется, а вот Томпкинс может возмутиться. А как вы догадались, что Джон откажется побеседовать с вами прямо сейчас?

– Потому что я хорошо его знаю. Перед интервью он, как правило, консультируется с мадам Золикофф, чтобы убедиться в том, что духи считают эту идею удачной.

– Неужели? А что насчет других его решений?

Просто интересно, насколько велико влияние мадам Золикофф на их предвыборную кампанию.

– Да, об этом он тоже спрашивает. – Эйва выдержала паузу и улыбнулась, обнажив при этом больше зубов, чем обычно. – Собственно говоря, это я посоветовала ему включить вас в предвыборный список.

– Простите, не понял. Вы сказали ему, что…

Договорить Уилл так и не смог. Его участие в предвыборной кампании зависело от того, благословит его мадам Золикофф или нет? Разве можно решать такие важные вопросы столь опрометчивым способом?

– В качестве потенциальных кандидатов рассматривался целый ряд имен. Любому дураку понятно, что ваши связи в обществе будут способствовать успеху кампании, вот я и сказала, что духи считают вас самой подходящей кандидатурой.

Духи считают?

– Боже правый…

Уилл вскочил с кресла, подошел к окну и, опершись рукой на раму, уставился на пролетающий мимо пейзаж. Изнутри его, словно тлеющий кусок угля, жгла злость. Снова эта чертова боль в желудке! Мужчина рассеянно потер живот и подумал о том, собирается ли Беннетт консультироваться с мадам Золикофф до конца своих дней. После того как их изберут, такого рода зависимость может стать пагубной для их администрации.

– Если это как-то утешит вашу уязвленную гордость, – сказала Эйва, – вы с самого начала были фаворитом. Беннетту просто требовалось подтверждение от духов.

Уилл ничего не ответил, поскольку не был уверен, что не сорвется на крик. Его отвлекли шелест ее одежды и тихий перестук каблучков, и по коже почему-то побежали мурашки. Мужчина вспомнил, как Эйва прижималась к нему, когда они выбирались из толпы, как ее маленькие, но крепкие ручки обхватили его за талию, как лицо спряталось у него на груди… Теперь, когда опасность миновала, он мог сосредоточиться на том, что чувствовал в тот момент, когда обнимал ее, ощущал манящие изгибы пышной фигуры. И эти воспоминания заставляли его желать большего.

Будь Уилл хуже воспитан, он бы просто уложил Эйву на диван и совершил бы множество предосудительных действий. Целую сотню. По меньшей мере.

– Но даже если бы мадам Золикофф выбрала другого, – продолжала Эйва, – я все равно не думаю, что вы бы от этого пострадали. Вам не грозит потерять свое богатство или положение в обществе. Почему вы вообще так переживаете из-за победы на этих выборах?

Потому что этого хотел его отец, и хотел страстно. Уилл никогда не забудет тот день, когда сбежал от учителей в парк, чтобы поиграть там со щенком. В восемь лет ему было гораздо интереснее резвиться на улице, чем учить таблицу умножения. Когда же мальчика разоблачили, отец орал на него целый час. «Бога ради, ты же Слоан, а не уличный оборванец без обязанностей и будущего! При полном отсутствии дисциплины ты никогда не достигнешь и половины того, чего достиг я!»

Все дальнейшие действия Уилл совершал, руководствуясь этими словами. Воспитывал Лиззи. Строил бизнес. Увеличивал свою собственность. Добивался политического влияния…

Но он не мог объяснить всего этого Эйве и потому ограничился полуправдой:

– Мы с Беннеттом можем обеспечить необходимую расстановку политических сил. Если бы мы произнесли сегодня свои речи, я доказал бы слушателям, что нам под силу помочь людям.

– Ну хорошо. Но, победите вы или проиграете, вы лично никогда не будете страдать от недостатка самоуверенности – это уж точно.

– Мы победим. И когда это произойдет, Беннетт переедет в Олбани. Если вы не планируете перебраться туда следом за ним, вам лучше как можно скорее перестать видеться с Джоном.

– Он поймет, почему я не могу переехать – по крайней мере, в Олбани.

– Вы хотите сказать, что намерены уехать куда-то в другое место?

Эйва заерзала на месте и посмотрела в окно; ее лицо стало задумчивым, почти печальным. Уилл очень мало знал о ней и жадно хватался за любой намек, любой обрывок информации, которым она готова была с ним поделиться. Эта женщина была для него тайной – дразнящей, прекрасной, восхитительной тайной.

– Эйва, расскажите мне об этом.

– Вы будете смеяться, но еще до конца года я надеюсь купить одну из ферм на севере штата. И тогда я смогу увезти из Нью-Йорка братьев и сестру.