Поцелуй, обещающий рай - Дженнифер Хейворд Страница 31

Накануне атаки на Антона Марковича семья Фрэнки пригласила их на ужин в «Массериас». Харрисону понравилась ее дружная и шумная семья, но мыслями он был в завтрашнем дне.

Ему следовало быть спокойным и уверенным, поскольку он сейчас как никогда близок к цели. Харрисон знал, когда и где он настигнет врага, однако сжигавшее его на протяжении нескольких лет желание стереть Марковича в порошок почему-то несколько поутихло. Но Харрисон был полон решимости начать новую главу в своей жизни, отомстив за отца.

Он услышал звонкий, чистый смех Фрэнки. Ее счастливое лицо задело некую потайную струну его души. Харрисон знал, что он изменился только благодаря ей. Чем дольше он находился в ее обществе, тем спокойнее ему становилось. Фрэнки воплощала в себе все, о чем может мечтать мужчина. Она озарила его жизнь. Но Харрисон слишком долго жил в эмоциональном вакууме и опасался, что только временно испытывает эйфорию.

Он пригубил кьянти и с удовольствием продолжил наблюдение за семьей Массериа. Ему еще не приходилось видеть столь крепкие семейные узы. Все они были разные. Федерика, психолог, отличалась спокойствием и рассудительностью, тогда как любимому брату Фрэнки, Сальваторе, были свойственны решительность и даже агрессивность. Но любовь, которую они испытывали друг к другу, была несомненной. Да, между ними возникали разногласия, но Харрисон не сомневался, что все встанут друг за друга горой, если возникнет необходимость.

Его сердце пронзила боль. У них в семье никогда не было таких отношений – даже до болезни отца. Для Клиффорда Гранта превыше всего была его империя. Семья стояла на втором месте. Хорошо, что у Харрисона был Кобурн, с которым они в юности были близки. Однако когда брат сорвался с катушек и превратился в человека, в котором с трудом угадывался прежний Кобурн, между ними образовалась пропасть, становящаяся шире с каждым годом.

Он заметил, что на него оценивающе смотрит отец Фрэнки. Ванни Массериа, казалось, пытался разгадать его намерения. Он смело встретил этот взгляд. Понятно, от кого Фрэнки унаследовала обаяние и мудрость. Ванни было известно, что Харрисон старше его дочери и гораздо опытнее. Догадывался он и о том, что, если Харрисон включится в президентскую гонку, Фрэнки окажется в чуждом ей мире.

Харрисон перевел взгляд на Фрэнки. Выдержит ли она давление, которое приходится выдерживать женам политиков? Сможет ли остаться такой же обаятельной и спокойной. Войдет ли в незнакомый ей мир так же легко, как вошла в его жизнь и в его сердце? Или это погубит ее? Не утратит ли она себя, став миссис Грант?

* * *

Фрэнки прошла за Сальваторе на кухню, держа в руках тарелки. Брат повернулся к ней и оперся о стойку.

– Он мне нравится.

Тяжесть упала с ее плеч. Она поставила тарелки в мойку и только сейчас осознала, как сильно нервничала, приведя на семейный ужин Харрисона. Мнение семьи было для нее очень важно.

Сальваторе продолжал смотреть на нее, и Фрэнки поняла, что брат еще не все сказал.

– Он не из твоей лиги, Фрэнкс.

Она закусила губу.

– Может, ты ошибаешься?

Сальваторе покачал головой:

– Ты смотришь на него так, будто, кроме него, для тебя никто не существует. – Он потер переносицу. – Ты работаешь на него, Фрэнкс. Он – Грант. У него репутация жесткого, холодного бизнесмена. Может, стоит держать себя в руках?

– Я счастлива с ним.

– Это всего лишь означает, что он умеет обращаться с женщинами. – Его взгляд смягчился. – Послушай, я рад за тебя, сестренка, правда. Мне нравится, что твои глаза сияют. Но я мужчина и вижу то, чего не замечаешь ты. Он с тобой совсем не по тем причинам, по каким с ним ты, и, по-моему, мысленно он где-то в другом месте. Просто старайся не слишком мечтать.

Мысли Харрисона действительно были далеко, Фрэнки это было известно. Завтра он летит в Вашингтон, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком, который погубил его отца.

– Все довольно сложно, – призналась она.

– Удобная формулировка, – усмехнулся Сальваторе.

Сердце женщины сжалось. И ей не стало легче после того, как они распрощались с ее родными и поехали в пентхаус. Харрисон молчал всю дорогу. Фрэнки чувствовала, как он напряжен. Ей хотелось остаться с ним. Она знала, что мысли о Марковиче не дают ему покоя.

– Ты им понравился, – сказала она, когда Харрисон принес из кухни кофе для себя и цветочный чай для нее.

– Они мне тоже понравились. Это счастье – вырасти в такой семье.

– Что не так? – спросила Фрэнки.

– У меня в голове тысяча мыслей.

– Ты уверен, что хочешь это сделать?

В глазах Харрисона вспыхнул холодный огонь.

– Никаких лекций, Фрэнки. Не сегодня.

– Это не вернет твоего отца. – Она погладила его по бедру. – Единственный для тебя выход – попытаться простить его и жить дальше, чтя память об отце.

– Простить?! – Харрисон сжал зубы. – Ничего себе совет! Думаешь, это принесет покой моей душе?

– Ненависть разъедает душу, Харрисон. Пока ты не избавишься от ненависти, ты не узнаешь спокойствия.

Он встал и бросил на нее такой взгляд, что она вздрогнула.

– Я не узнаю спокойствия, пока моя ненависть не найдет выхода.

– И что тогда? Ты разрушишь жизнь Марковича и лишишь его всего. Тебе кажется, что после этого ты обретешь покой. Ты думал о том, что у него тоже может быть семья? Что у него могут быть дети, которым ты нанесешь такую же душевную травму, какая была нанесена тебе и Кобурну?

Харрисон пожал плечами:

– Марковичу стоило подумать об этом раньше. Я готов спорить, что от него могли пострадать и другие. Если я с ним расправлюсь, жертв больше не будет.

С этим Фрэнки поспорить не могла. Джулиана говорила, что Антон Маркович дурной человек. Но если Харрисон поставит его на колени, то потеряет свою душу. Он и так почти с ней расстался.

– Спроси себя, – тихо начала она, – сможешь ли ты справиться с чувством вины, когда осуществишь задуманное? Я видела твое лицо после того, как Леонид согласился на сделку. В тебе есть благородство. Но если завтра ты сделаешь то, что собираешься, вряд ли ты сможешь считать себя благородным человеком.

На лице Харрисона мелькнуло выражение, которое Фрэнки не смогла разгадать. Она зашла слишком далеко. Но она никогда не простит себе, если не скажет ему это, пока не стало слишком поздно.