Речи любовные - Алиса Ферней Страница 31

Жан, муж Марии, развалившись на диване, заговорил о разводе Жиля — услышав от жены новость, он всю дорогу только об этом и думал.

— Ты знал? — спросил он у Тома.

— Сара меня предупредила, чтобы я не брякнул чего при встрече.

— Вот вам современный брак: женщины уходят и забирают детей. А самое-то интересное: все считают это в порядке вещей. Неужто отныне такова судьба всех мужчин? Эфемерный поставщик генов, сделавший свое дело!

Жан думал о своих четырех сыновьях. Ему была невыносима мысль, что Мария может забрать их всех, а ведь такое случалось сплошь и рядом, и те, с кем так поступали, жили не тужили, с горя не умирали. «Как изменились нравы! Или сами люди?» Он часто задавал себе этот вопрос.

— Как ты думаешь, прежде у женщин возникало желание исчезнуть со всем выводком? При том, что у них не было собственных средств к существованию? — спросил он у Тома.

— Ты имеешь в виду наших бабушек? — уточнил тот. — Хотелось ли нашим бабкам выпорхнуть из гнезда с птенцами?

Том задумался, вспомнив безмятежное лицо своей бабки на фотографии рядом со старичком, которого она любила. Ему никак не удавалось разделить их в своем воображении.

— Нет, я не в силах себе этого представить, — ответил он наконец.

Вопрос Жана был услышан всеми присутствующими.

— Ну, положим, не все современные женщины выпархивают из гнезда, хотя у многих есть для этого причины. Твоя жена, например, никогда от тебя не уйдет, как бы ты себя ни повел, — проговорил Том, обращаясь к Жану.

— Может, оттого, что ей не на что будет жить? — вставил свое слово Гийом.

— Только не начинай нести всякий вздор! — проговорил, ткнув его кулаком в плечо, Макс.

Все еще под впечатлением перепалки с Евой, он хорошо понимал Гийома и смутно сознавал, что его собственная жена не готова уйти от него, что их брак не союз, а контракт, по которому он превратился в поставщика средств.

— Материальная независимость женщин — современная основа брака, — провозгласил Том. — И это благо, поскольку если тебя любят, то уж точно не за деньги!

Макс молчал. Как бы он поступил, будь Ева независима в материальном отношении? Он тоже был бы свободнее. Однако она перестала работать, как только забеременела. Ему пришло в голову, что он не может говорить с друзьями о своей жене. Он слишком хорошо помнил свадьбу, едва скрытое удивление приятелей при виде его невесты: как, это и есть та самая Ева?

— Невесты? Они еще не перевелись! — шутил в это время Том.

Встреченная в штыки Ева тогда превратилась в фурию и не желала больше слышать о нем. Макс не пробовал тотчас же выяснить с ними отношения. Да и возможно ли это в принципе? Теперь-то он понимал, что у него не было ни единого аргумента, чтобы убедить их. Его скрутили, как овцу, а он ничего не видел, был слеп. Тень воспоминаний легла на его лицо. Каким мерзким становится прошлое, когда тебе уже известно, что тебя ждет в будущем! Он еще не опустил окончательно рук, не сдался. Его мрачное настроение сошло за усталость. «Как мы все устали!» — думал Том, глядя на Макса. Они жили ради работы. «Не жизнь, а черт знает что», — говаривал Гийом, единственный, кто как-то оборонялся от натиска текучки. «В этом году я отдыхаю ни больше ни меньше два месяца, и точка!» — заявлял он. «Ты — шеф, тебе и карты в руки», — отвечал Макс. «Мы вкалываем, чтобы платить налоги», — жаловался Жан.

Макс принял однажды решение не расторгать брак, в котором ему было невыносимо тяжело существовать. И сейчас он сказал свое слово:

— В современном человеке изменилось чувство долга. Оно исчезло.

Он говорил так, страдая от того, что у нею самого это чувство сохранилось и он не бросил семью, хотя уйти было бы с его стороны гораздо большей отвагой, поскольку это труднее. Почему одни принадлежат к породе тех, кому не под силу остаться и кому удается освободиться от семейного гнета, а другие — к породе тех, для кого уйти — немыслимо и потому недостойно? Может, как и в других областях жизни, все дело в умении быть подвижным, меняться? Поменять работу, город, страну и поменять жену — вещи одного порядка, и желание перемен появляется у одних и тех же. Он был не способен хоть как-то проанализировать этот вопрос. И больше всего его ставило в тупик: от кого это зависит — от тех, кто решает, или от ситуаций, в которых они оказываются и которые влияют на их поведение? Иначе говоря, вопрос стоял так: оказывались ли те, кто бросал жен, в более мучительных обстоятельствах, чем он сам? Или же просто хуже переносили боль? В глубине души он склонялся ко второму. Он повторил:

— У людей пропало чувство долга, они женятся, заводят детей и разводятся, словно им это ничего не стоит.

Другие были решительно против.

— Теперь считается: сохранять семью только ради детей — не лучший выход. Психологи говорят, что переставшие понимать друг друга родители вредят детям больше, чем удачный развод, — сказал Гийом.

— Удачный развод… — мрачно повторил вслед за ним Макс.

Он в это не верил.

— А что, бывают разводы без драм! — утверждал Гийом.

— Ты и правда так думаешь? — спросил Макс. Гийом кивнул.

— Но в таком случае как ты объяснишь, что в списке человеческих травм развод идет сразу вслед за трауром? — с победным видом набросился на него Макс.

Но ничто не могло переубедить Гийома.

— Ты говоришь совсем о другом, — отвечал он. — К чему, чтобы в человеке соседствовали боль и разрушительная сила? — Он догадывался, какое внутренне страдание заставило Макса так говорить, но все же не удержался: — Я думаю, наши отпрыски многое о нас знают. Они чувствуют: гармония в семье или разлад, любовь или ненависть, они даже знают, занимаются их родители любовью или нет.