Мозаика любви - Наталья Сафронова Страница 31

В середине рабочего дня, вырвавшись из рук главного оператора по дороге в редакционную комнату, Татьяна Луговская забежала в кабинку дамского туалета. Насущная потребность работающего человека была близка к осуществлению, но тут зазвонил лежащий в кармане жилетки сотовый телефон. Татьяна машинально защелкнула дверь кабинки, потом нашарила трубку и сказала придушенным голосом:

— Алле!

— Госпожа Луговская?

— Да.

— Вас беспокоит профессор Петровский Валерий Николаевич, господин Лобанов просил меня связаться с вами… — тут рокот хорошо поставленного профессорского голоса был заглушен заполнившим гулкие своды звуком сливающейся за тонкой пластиковой стенкой воды. Это было еще ужаснее, чем, если бы кто-нибудь неожиданно распахнул дверь. Татьяна судорожно нажала кнопку отбоя.

Затем отключила телефон совсем, вымыла руки и в состоянии крайнего раздражения вернулась на рабочее место.

— Тань, тебе три раза звонили, пока ты гуляла, — протянула ей бумажку с информацией соседка по столу, подружка-кошатница.

— Не три, а четыре! — воскликнула Татьяна. — Никогда не думала, что доживу до реализации теории «Большой деревни».

— Ты о чем? — не поняла соседка.

— У меня тема есть для новой передачи, которую так и назовем: «Большая деревня», и будем изучать влияние всех средств коммуникации на жизнь обитателей больших мегаполисов и захолустных городов. Мой одноклассник придумал теорию информационного равенства, а мне сейчас звонил профессор, пока я была в туалете. Мы живем теперь как в первобытной деревне без окон и дверей, даже нужду справляем в едином информационном пространстве. Полное отсутствие конфиденциальности. Все звонят близким в любой момент и спрашивают: «Ты где?» А дальше что? Видеотелефон и автолокатор местонахождения? Так что, супружеские измены, детские шалости и преступления будут исключены.

— Танька, не мудри! Какой профессор? На завтрашний эфир? — спросила коллега.

— Нет, сейчас буду разбираться, — включив принудительно затихший телефон, Таня вышла из шумной редакционной комнаты в не менее шумный, но более анонимный коридор.

— Анатолий Николаевич? Это Луговская, здравствуй! Мне сейчас звонил от тебя Петровский, кажется, но я не смогла с ним поговорить. Он кто? Отлично, пришли мне его номер, я перезвоню и договорюсь сама. Спасибо, пока! — Закончив разговор, Таня еще какое-то время стояла, замерев с трубкой в руках, чувствуя глубокое разочарование.

«Ничего не сказал, тон деловой, голос равнодушный. Выдумала я себе все. Стыдно, пора бы быть взрослой. Что я от него хочу? Чтобы он, как мальчишка, мне звонил по десять раз на дню? Так он и мальчишкой этого не делал. У него своя сложившаяся жизнь, дела, тела, деньги. У меня — свой полный комплект. Место чему-то новому есть? Похоже, нет. Или просто мы заполнили все пространство жизни так, чтобы не было заметно отсутствия главного — любви?»

Пронзительный свист «уу-ю», которым ее маленький телефон сопровождал получение сообщения, вывел ее из раздумья.

15.12

«8 905 766 23 98 Валерий Николаевич. Совещаюсь. Завтра приглашаю послушать блюз. Столик заказал».

— Татьяна, тебе опять звонили, хватит бегать, посиди на месте хоть пять минут, — ехидно предложила сослуживица.

— Я готова теперь сидеть на месте до завтрашнего вечера! И телефон, между прочим, особенно сотовый — величайшее изобретение человечества! Ленка, знаешь, что такое блюз? Это когда хорошему человеку плохо, а попса — это когда плохому человеку хорошо! — весело сказала, глядя в зеркальце, сияющая Таня.

— А когда хорошему человеку хорошо, это называется любовью. Я догадалась? Когда милого покажешь? Или боишься, что сглазим? — выглядывая из-за компьютера, как из укрытия, задала каверзный вопрос соседка.

— Хватит, надоело всю жизнь чего-то бояться. Я буду смелая, наглая и счастливая! — поделилась своими планами Луговская.

— Влюбленная, тебя к телефону!

Весь день прошел в текучке, беготне и мелких производственных проблемах. Татьяна не сетовала, как большинство, на их обилие, а с радостью принималась решать каждую из них, чувствуя, что силы, переполнявшие ее, требуют рационального применения во избежание внутреннего взрыва. Ей казалось, что клапан, так долго державший в ее душе любовь, ослаб и чувства сначала легким дымком, а потом неудержимой лавой вот-вот хлынут из замшелого сосуда ее сердца.

Вечером, добравшись до дома, она вызвала любопытство дочери и ревнивую ярость кота. Василий учуял неладное первым и пару раз успел цапнуть хозяйку за ноги, пока она снимала туфли и искала тапочки. Демарш остался незамеченным и кот удалился на подоконник. Дашка, погруженная в свои проблемы, наносила какие-то таинственные мази на добротные подростковые прыщи, и обратила внимание на перемены, только когда Татьяна, минуя кухню, прошла к шкафу и стала вытаскивать оттуда одежду. Дашка всполошилась. Пятно на любимой маминой кофте, которое она поставила горчицей, вытекшей из биг-мака, могло привлечь внимание ко многому, что должно быть скрыто от родительского контроля. Поэтому крикнула из ванной:

— Мамуль, бабушка просила ей позвонить, у нее там проблемы какие-то.

Расчет был правильный. Танина мама жила недалеко от них, а некоторое время после смерти мужа — с ними. Но конфликт поколений привел к тому, что разгневанная бабушка в ответ на попытки Тани защитить свою дочь заявила, что она слишком стара и хочет пожить одна свои последние дни. Состояние ее здоровья опасения не вызывало, сейчас бабушка приучала своих чад к самостоятельности и сохраняла дистанцию. То есть без предлога не звонила. Татьяна, мучась комплексом «неблагодарной дочери» за то, что не смогла обеспечить матери спокойную старость, готова была примчаться на ее зов, искупая несуществующую вину. Пока родительница говорила по телефону, Дашка металась с кофтой, не зная, куда ее засунуть, и только «уронив» ее в дальний угол шкафа под спортивный костюм, прислушалась к разговору. Из маминых слов Дашка поняла, что завтра вечером ей предстоит остаться одной, а бабушка отказывается зайти накормить ее ужином. Это здорово! Поглощенные каждая своими планами, мать и дочь встретились у шкафа. Он был открыт и не сулил никаких неожиданностей. «Носить нечего!» — чуть не хором вздохнули обе, разворошив груду юбок, брюк, свитеров и прочего дамского барахла.