Племянница маркизы - Дария Харон Страница 31

Вместе с Фанеттой она освободила мебель от чехлов. В комодах они нашли постельное белье. Когда женщины управились с этим, Трой со слугой принесли в комнату их багаж.

— Это Николя. Он тоже живет здесь. Кроме него в «Мимозе» еще трое слуг. Кухарка приходит ежедневно из Лассье, но остается только до обеда. Ужин у нас холодный и подается гораздо раньше, чем вы привыкли в Версале.

— Меня это устраивает… — В то мгновение Мари хотелось только одного: избавиться от пропотевшего платья и тесного корсета.

— Хорошо. Тогда увидимся в половине восьмого.

Фанетта, уперев руки в бока, стояла перед окном:

— Гардины надо снять. Они все пыльные и, могу поспорить, разорвутся, едва я попробую их закрыть. Дом хороший, только совершенно запущенный.

— Завтра, Фанетта, — Мари начала расстегивать пуговицы на своем платье. — И пол надо вымыть, и ковер хорошенько выбить, но все это терпит до завтра. А теперь принеси мне воды, я хочу вымыться.

— Уж простите меня за откровенность, но вы моетесь слишком часто, мадам. Это может быть вредно для вашей нежной кожи, — заметила Фанетта, сморщив носик. — Надеюсь, вы не заболеете. Найти здесь врача…

— Предоставь решать мне, — сейчас Мари не хотелось спорить, а доводы Фанетты ей были и так известны. — Я хочу, чтобы ты заняла соседнюю комнату.

— Эту… где кровать с балдахином? — запинаясь, спросила девушка. — Но это же не комната для прислуги!

— Неважно. Так ты всегда будешь рядом, когда понадобишься мне. Если кто-то станет возражать, я все улажу. Не думай об этом.

— Спасибо, мадам. Благодарю вас от всего сердца.

— Не стоит, А теперь принеси мне воды.

Тристан прижался к шее лошади, делая длинный прыжок над изгородью, отделявшей его земли от владений графа дю Плесси-Ферток. То, что он застал Троя, как обычно, пьяным и поймал на том, что тот запустил дела, отнюдь не улучшило настроение шевалье. Более того, он ожидал, что Мари закатит истерику, увидев свой новый дом, но этого не случилось. Тем не менее он не чувствовал ни малейшего желания сидеть за одним столом с ней и с братом.

Кроме того, он соскучился по Жислен. Больше, чем ожидал. Тристан бросил лакею поводья и, шагая через две ступеньки, поспешил по лестнице, ведущей к замку.

— Где я найду графиню? — спросил он гофмейстера [11], ожидавшего его на лестнице. — Можешь не докладывать обо мне, я хочу сделать ей сюрприз.

— Как пожелаете, шевалье де Рассак. Мадам графиня в своих покоях.

— Спасибо, Лефевр.

Вот уже шесть лет Тристан был частым гостем в этом доме, и так же давно ему были знакомы чопорные манеры этого человека, у которого на лице никогда не появлялось и намека на улыбку.

Перед дверью Жислен, прежде чем взяться за ручку и бесшумно войти, он еще раз пригладил волосы. Жислен сидела у изящного секретера и писала, прелестно склонив голову набок. Ее золотисто-каштановые волосы мягкими волнами спадали на спину. Она была в светло-желтом домашнем капоте из воздушных кружев, и, как надеялся шевалье, под ним не было ничего, кроме тонкой ночной рубашки. Тристан молча разглядывал женщину, очарованный невероятным совершенством облика, и почти жалел о том моменте, когда она подняла взгляд и увидела его.

Лицо женщины озарила улыбка, которая с каждым мгновением становилась все ярче.

— Трис! — она вскочила, бросив перо, и подбежала к нему, чтобы кинуться в объятия. Он поднял ее и закружил. — Я так скучала по тебе! — едва дыша, сказала она и обвила рукой его шею.

Тристан склонился к ней и прижался губами к ее губам, которые немедленно открылись навстречу. Шевалье затопило блаженство, и он тотчас ощутил, как его покидает напряжение.

Тот теплый прием, которого так не хватало ему в «Мимозе», он нашел здесь. Губы Жислен имели знакомый вкус родных мест, страсти и желания.

Поцелуй стал настойчивее, при этом Тристан приподнял свою возлюбленную. Руки Жислен бродили по его телу, разжигая в нем страсть, пока он не был полностью объят ее пламенем.

Со стоном он поднял голову:

— Я тоже скучал по тебе. Чувствуешь, как сильно?

Опустив ладони ему на плечи, она заговорщически взглянула на него:

— Я бы встревожилась, не почувствовав этого, топ cher. Впрочем, ты что-то слишком уж одет.

— Этот недостаток легко исправить, — Тристан поставил ее на пол и начал раздеваться.

Жислен смотрела на него, и неприкрытое желание на ее лице еще больше возбуждало шевалье.

— Люблю прикасаться к тебе, — шептала Жислен. — Так приятно тебя ощущать. Твою кожу, мышцы. Ты прекрасен, как греческий бог.

Тристан рассмеялся, но его смех прозвучал хрипло.

— Надеюсь все же, что я куда живее статуи.

— О да, — промурлыкала она. — Много живее!

Женщина позволила кружевному капоту скользнуть на пол. Под ним была простая белая ночная рубашка тонкого полотна с бесчисленными крохотными перламутровыми пуговками.

— Я не могла знать, что ты придешь, — извиняясь, добавила она.

— Я люблю трудности, — сказал Тристан, начиная расстегивать пуговки и одновременно гладить ее бедра.

Жислен резко вздохнула, по ее телу пробежала дрожь. Он знал, как разжечь в ней желание, знал, какие нежности доставляют ей наивысшее наслаждение, так же как и она знала каждый миллиметр его тела.

Продолжая ласкать женщину, он вновь прильнул к ее губам. Графиня впилась ногтями в его плечи и запрокинула голову. Потом он молча сорвал с нее ночную рубашку, скользнул восхищенным взглядом по телу и поднял на руки. Жислен прильнула к нему.

В этот момент никого, кроме друг друга, для них не существовало.

Уже шесть лет Тристан был единственным и желанным развлечением в монотонных буднях мадам Плесси-Ферток. Сначала Жислен видела в нем молодого, пылкого сорвиголову и лишь высмеивала его. Ведь он был на десять лет моложе, чем она… Потом это, наоборот, стало возбуждать ее. Мысль о том, чтобы соблазнить этого молодого повесу, увлекла ее, а то, что не она, а он соблазнил ее, стало ясно значительно позже.

В первое время они встречались тайком почти ежедневно, но со временем Тристан стал регулярно появляться в замке Плесси-Ферток. У Жислен до него было несколько любовников, но ни один из них не сумел затронуть ее чувств в той же мере, как Трис. Она ощущала себя желанной даже тогда, когда просто думала о нем. Уныние, в которое графиня была погружена с самой свадьбы, испарилось, и Жислен чувствовала неподдельную неуемную радость жизни. Она больше стала уделять внимания своей внешности, снова посещала празднества и поддерживала отношения со своим братом.